Скрытен, хитроумен, честолюбив, но в то же время очень
осторожен, предпочитает держаться в тени. Аккуратный службист. Умеет ждать
своего часа и на сей раз, кажется, дождался: пока лишь исправляет должность
начальника управления, однако по всей вероятности будет в этом качестве
утвержден, и тогда перед ним откроются самые аппетитные карьерные перспективы.
Правда, и в Москве, и в Петербурге известно, что Сверчинский – человек Володи
Красно Солнышко. Если Владимир Андреевич отправится из древнепрестольной на
свалку, в Ниццу, полковника могут в завидной должности и вовсе не утвердить.
Получалось, что смерть генерала Храпова для карьеры Станислава Филипповича –
событие огорчительное и, возможно, даже фатальное. Во всяком случае, так
представлялось на первый взгляд.
Ехать с Тверской до Малой Никитской было всего ничего, и,
если б не ветер с косым снегом, Фандорин предпочел бы пройтись пешком – на ходу
лучше думается. Вот и поворот с бульвара. Возок проехал мимо чугунной решетки
дома барона Эверт-Колокольцева, где во флигеле квартировал Эраст Петрович, а
еще через двести шагов из вьюжной пелены вынырнул и знакомый желто-белый
особняк с полосатой будкой у подъезда.
Фандорин вылез наружу, придержал рванувшийся улететь цилиндр
и взбежал по скользким ступеням. В вестибюле статскому советнику лихо откозырял
знакомый вахмистр и, не дожидаясь вопроса, доложил:
– У себя. Ждут. Позвольте, ваше высокородие, шубу и
головной убор. Отнесу в гардеробную.
Рассеянно поблагодарив, Эраст Петрович оглядел знакомый
интерьер так, будто видел его впервые.
Коридор с чередой одинаковых клеенчатых дверей, скучные
голубые стены с казенным белым бордюром, в дальнем конце – гимнастический зал.
Возможно ли, чтобы в этих стенах таилась государственная измена?
В приемной дежурил адъютант управления поручик Смольянинов,
румяный молодой человек с живыми черными глазами и лихо подкрученными усиками.
– Здравия желаю, Эраст Петрович, – весело
приветствовал он привычного посетителя. – Какова погодка, а?
– Да-да, – покивал чиновник. – Я пройду?
И запросто, на правах старого сослуживца, а в скором
будущем, возможно, и непосредственного начальника, вошел в кабинет.
– Ну что там в высших сферах? – поднялся ему
навстречу Сверчинский. – Что Владимир Андреевич? Как действовать, что
предпринимать? Просто места себе не нахожу. – И, понизив голос до
страшного шепота. – Что думаете, снимут его?
– А это до некоторой степени б-будет зависеть от нас с
вами.
Фандорин опустился в кресло, полковник сел напротив, и
разговор сразу повернул в деловое русло.
– Станислав Филиппович, буду с вами откровенен. Среди
нас – или здесь, в Жандармском, или в Охранном – есть п-предатель.
– Предатель? – Полковник так тряхнул головой, что
нанес некоторый ущерб идеальному пробору, делившему гладко зализанную прическу
на две симметричные половины. – У нас?!
– Да, предатель или б-болтун, что в данном случае одно
и то же.
И чиновник изложил собеседнику свои умозаключения.
Сверчинский слушал, взволнованно крутя ус, а дослушав,
приложил руку к сердцу и проникновенно сказал:
– Совершенно с вами согласен! Убедительнейшие и
справедливейшие суждения. Но мое управление от подозрения прошу освободить.
Наша задача в связи с приездом генерала Храпова была самая простая: обеспечение
мундирного конвоя. Я и мер никаких особенных не принимал – просто велел
подготовить конный полувзвод, и дело с концом. И уверяю вас, почтеннейший Эраст
Петрович, что из всего управления в подробности были посвящены только двое: я и
поручик Смольянинов. Ему как адъютанту я должен был все объяснить. Но вы ведь
его знаете, он юноша ответственный, смышленный и самого благородного образа
мыслей, такой не подведет. Да и я, смею надеяться, известен вам как человек
неболтливый.
Эраст Петрович дипломатично наклонил голову:
– Именно п-поэтому я первым делом отправился к вам и
ничего от вас не утаиваю.
– Уверяю вас, это или питерские, или
гнездниковские! – расширил красивые бархатные глаза полковник, под
„Гнездниковскими“ имея в виду Охранное отделение, расположенное в Большом
Гнездниковском переулке. – Про питерских ничего сказать не могу, не
располагаю достаточной полнотой сведений, а вот у подполковника Бурляева в
помощниках швали довольно – и бывшие нигилисты, и всякие темные личности. Там
бы и пощупать. Я, конечно, не смею обвинять самого Петра Ивановича, упаси Боже,
но за негласное обеспечение безопасности отвечала его филерская служба, а
значит, был какой-никакой инструктаж, разъяснение – перед изрядной группой
весьма сомнительных субъектов. Неосмотрительно. И еще одно… – Сверчинский
замялся, словно не зная, стоит ли продолжать.
– Что? – спросил Фандорин, глядя ему прямо в
глаза. – Возможна еще какая-то версия, которую я упустил? Говорите,
Станислав Филиппович, говорите. Мы с вами начистоту.
– Есть ведь еще тайные агенты, которых в нашем
ведомстве называют „сотрудниками“. То есть те члены революционных кружков,
которые идут на сотрудничество с полицией.
– Agents provocateurs
[1]
? –
поморщился статский советник.
– Ну, не обязательно провокаторы. Иногда просто
информанты. Без них в нашей работе никак невозможно.
– Откуда вашим шпионам знать подробности встречи
секретного гостя, да еще вплоть до описания моей в-внешности? – сдвинул
черные стрелки бровей Эраст Петрович. – Что-то не пойму.
Полковник был в явном затруднении. Он слегка покраснел,
закрутил ус еще круче и доверительно понизил голос:
– Агенты бывают разные. И отношения у уполномоченных
офицеров с ними тоже складываются по-разному. Иногда на основе совершенно
приватных… м-м-м… я бы даже сказал, интимных контактов. Ну, вы понимаете.
– Нет, – вздрогнул Фандорин, глядя на собеседника
с некоторым испугом. – Не понимаю и не желаю понимать. Вы хотите сказать,
что служащие жандармерии и Охранного отделения ради интересов дела вступают с
агентами в м-мужеложеские отношения?
– Ах, ну почему же обязательно мужеложеские! –
всплеснул руками Сверчинский. – Среди „сотрудников“ достаточное количество
женщин, причем как правило молодых и весьма недурных собой. Вы ведь знаете, как
свободно нынешняя революционная и околореволюционная молодежь смотрит на
вопросы пола.
