– Знали только мои ближайшие помощники – коллежский
асессор Мыльников и старший чиновник для поручений Зубцов, а более никто. В
нашем заведении лишнего болтать не принято. Мыльников, как вам известно,
заведует филерской службой, от него утайки быть не могло. А Сергей Витальевич
Зубцов – самый толковый из моих работников, он в свое время и разработал схему
„Встреча Пэ-Пэ-эР“. Это, можно сказать, его профессиональная гордость.
– Какая-какая встреча? – удивился Эраст Петрович.
– Пэ-Пэ-эР. „По первому разряду“. Такая служебная
терминология. Мы ведем негласное наблюдение по разрядам, в зависимости от
количества задействованных агентов. „Слежка по второму разряду“, „Арестование
по третьему разряду“ и прочее. „Встреча по первому разряду“ – это когда нужно
обеспечить безопасность особы первого ранга. Вот, например, две недели назад
австрийский наследник приезжал, эрцгерцог Франц-Фердинанд. Тоже тридцать филеров
было задействовано двенадцать на вокзале, четыре в пролетках и дважды по семь
вокруг резиденции. А „высший разряд“ бывает только для его императорского
величества Все шестьдесят филеров работают, и из Петербурга еще Летучий отряд
прибывает, не считая дворцовой охраны, жандармерии и прочего.
– Мыльникова я знаю, – задумчиво произнес чиновник
– Евстратий Павлович, кажется? Видел его в деле, сноровистый. Он ведь из низов
выслужился?
– Да, вознесся из простых городовых. Малообразован, но
сметлив, цепок, схватывает на лету. Филеры на него как на Бога молятся, ну и он
их в обиду не дает. Золото человек, я им очень доволен.
– Золото? – усомнился Фандорин. – А мне
д-доводилось слышать, будто Мыльников на руку нечист? Живет не по средствам, и
вроде бы даже служебное расследование было по поводу расходования казенных
сумм?
Бурляев задушевно понизил голос:
– Эраст Петрович, у Мыльникова в полном ведении немалые
средства на поощрение филеров. Как он распоряжается этими деньгами – не моя
печаль. Мне нужно, чтобы его служба работала на ять, а это Евстратий Павлович
обеспечивает. Чего ж еще?
Чиновник особых поручений обдумал высказанное суждение и,
видимо, не нашелся, что возразить.
– Ну хорошо. А что за человек Зубцов? Я его почти
совсем не знаю. То есть, видел, конечно, но никогда с ним не работал. Правильно
ли я запомнил, что он из б-бывших революционеров?
– Истинно так, – с явным удовольствием принялся
рассказывать начальник Охранного. – Эта история – моя гордость. Я ведь сам
Сергея Витальевича арестовывал, еще когда он студентом был. Пришлось с ним
повозиться – поначалу держался чистым волчонком. И в карцере у меня посидел, на
хлебе и воде, и поорал я на него, и каторгой пугал. А взял не страхом,
убеждением. Смотрю – очень уж шустрого ума юноша, такие к террору и прочим насильственным
мерам по самому складу мозга не склонны. Бомба и револьвер – это ведь для
тупых, у кого недостает соображения, что лбом стену не прошибить. А мой Сергей
Витальевич, примечаю, любит о парламентаризме порассуждать, о союзе
здравомыслящих патриотов и прочем. Одно удовольствие с ним было допросы вести,
иной раз, поверите ли, до утра в предвариловке засиживался. Смотрю – он о своих
товарищах по кружку критически отзывается, понимает их узость и обреченность,
ищет выхода: как социальную несправедливость поправить и при этом страну
динамитом на куски не разорвать. Очень мне это понравилось. Выхлопотал ему
закрытие дела. Товарищи его, само собой, в измене заподозрили, отвернулись от
него. А ему обидно – он-то перед ними чист. Можно сказать, один я у него друг
остался. Встречались мы, говорили о том о сем, я ему что можно про свою работу
рассказывал, про трудности и загвоздки всякие. И что вы думаете? Начал мне
Сергей Витальевич советы давать – как лучше с молодежью разговаривать, как
отличить пропагатора от террориста, что из революционной литературы почитать и
прочее. Исключительно ценные советы. Однажды за рюмкой коньяку я ему говорю:
„Сергей Витальевич, душа моя, привязался я к вам за эти месяцы, и больно мне
видеть, как вы между двумя правдами мечетесь. Я ведь понимаю, что у ваших
нигилистов тоже своя правда есть, только вам теперь к ним путь закрыт. А вы вот
что, говорю, присоединяйтесь-ка к нашей правде, она, ей-богу, поосновательней
будет. Я же вижу, вы истинный патриот земли русской, вам до ихних
Интернационалов дела нет. Ну так и я патриот не меньше вас, давайте помогать
России вместе“. И что же? Подумал Сергей Витальевич денек-другой, написал
письма своим прежним приятелям – мол, разошлись наши дорожки – да и подал
прошение о зачислении на службу под мое начало. Теперь он у меня правая рука, и
далеко пойдет, вот увидите. Между прочим, ваш горячий поклонник. Просто влюблен
в вас, честное слово. Только и разговоров что о ваших дедуктивных свершениях.
Иной раз меня прямо ревность берет.
Подполковник засмеялся, судя по всему, очень довольный тем,
что и себя в выгодном свете представил и будущему начальнику неглупо польстил,
однако Фандорин по всегдашнему своему обыкновению вдруг взял и заговорил совсем
о другом:
– Известна ли вам, Иван Петрович, некая д-дама по имени
Диана?
Бурляев посмеиваться перестал, лицо словно окаменело и
отчасти утратило обычное выражение грубоватого солдатского прямодушия – взгляд
сделался острым, настороженным.
– Могу ли я полюбопытствовать, господин статский
советник, почему вы интересуетесь этой дамой?
– Можете, – бесстрастно ответил Фандорин. – Я
ищу источник, из которого сведения о нашем плане охраны попали к т-террористам.
Пока удалось установить, что кроме Департамента полиции детали были известны
т-только вам, Мыльникову, Зубцову, Сверчинскому и его адъютанту. Полковник
Сверчинский допускает, что о мерах безопасности могла быть осведомлена
„сотрудница“ с агентурной к-кличкой Диана. Вы ведь с ней знакомы?
Бурляев ответил с внезапной злобой:
– Знаком. „Сотрудница“ прекрасная, спору нет, но только
Сверчинский напрасно намекает. Это называется с больной головы на здоровую!
Если кто и мог ей проболтаться, то скорее он. Она из него веревки вьет!
– Как, Станислав Филиппович – ее любовник? –
поразился чиновник особых поручении, едва успев проглотить слово „тоже“.
– А черт их там разберет, – все так же озлобленно
рявкнул подполковник. – Очень даже возможно!
Сбитый с толку Эраст Петрович не сразу собрался с мыслями.
– И что она так хороша собой, эта Диана?
– Право не знаю! Никогда не видел ее лица. Петр
Иванович сделал ударение на последнем слове, что придало всей фразе
двусмысленное звучание.
Подполковник, очевидно, и сам это почувствовал, потому что
счел необходимым пояснить:
