Я усердно мотал сведения на ус, ибо намеревался воспользоваться ими в романе. Только придется поменять фамилии владельцев и то, чем они торгуют. А то приглашать на лечение не будут.
Купцы и приказчики – они такие. Когда их закидоны (желательно, конечно, не их самих, а конкурентов) обсуждаешь за обедом или в гостиной после обеда, они могут даже согласиться, что это чудачества, если не сказать больше. Но на критику в печати обижаются страшно. Знавал я одного сотрудника «Нижегородского вестника». Он как-то напечатал в газете «клеветон», как он после праздника прошелся по лавкам и как его приказчики обслуживали. И в каком виде они пребывали. Получился смешной рассказ на тему, что водка делает с любителями ее. И все была истинная правда, потому что я там сам присутствовал и помогал перегрузившегося приказчика вынимать из селедочной бочки, в которой он застрял почти вертикально. Но купцы с приказчиками обиделись и устроили ему форменный бойкот. Пришлось фельетонисту переезжать в Ярославль и больше не писать правды про пьяных приказчиков.
А потом была пристань в Твери, на которой никто меня не встречал. Собственно, я на это никак не рассчитывал. Но душа – это такое тонкое образование, которое зачастую болит неизвестно отчего и реагирует на то, чего реально нет.
Дом мой за время отсутствия как-то постарел (еще одно странное свойство души), в почтовом ящике ожидала куча писем, а у Марины – сильно подросший Лёвчик. Вроде бы прошло не так уж много времени, около месяца. А такое впечатление, что котик вырос как за полгода.
Среди писем (большая часть из них оказалась разными приглашениями посетить открытие лавок, магазинов и прочего) лежали и несколько важных. Мой запрос в Департамент юстиции вызвал ответ, что на территории Тверского княжества наличие оружия под пистолетные патроны, могущего стрелять очередями, законом не регулируется и, значит, не преследуется.
Письмо от сына – ну, там все как прежде.
Письмо-повестка с Дворянской. Как я удачно приехал: я требуюсь на службе с послезавтра. Но пока без казарменного положения. Поэтому Лёвчика возвращать Марининым родителям пока не надо.
Значит, сегодня буду приводить дом в порядок, завтра сделаю пару визитов, а послезавтра надену черный мундир и пойду исполнять долг.
Куда пойти завтра – на кафедру: сказать, что есть повестка, потому пока участвовать в летних практиках неспособен. И надо будет спросить про эту самую Истинную Смерть. Я, как ни напрягал мозги в дороге, ничего про это не вспомнил. Так, ощущается как что-то знакомое, и не более того.
Еще нужно бы со Снорри побеседовать, но с этим пока не буду спешить.
Мысль о «томпсоне» – хорошая мысль, но я еще не все продумал.
Там очень много деталей – где добыть чертежи, как сделать… В одной старой книге написано, что есть два варианта устройства этого оружия. У одного есть какая-то деталь, замедляющая отход затвора назад, а у другого этой детали нет. А что лучше мне? Нужен ли переключатель вида огня? Требуется ли мне снимать приклад и вновь его ставить, или пусть будет постоянный?
И очень сложный вопрос с финансами. Правда, на часть вопросов я ответы знаю. В Ярославле в княжеском музее есть он в живом виде. Возможно, в том же музее есть чертежи. Вероятно, можно будет не копировать его ударно-спусковой механизм, а удастся воспользоваться пулеметным – может, чуть изменив его. А можно ли это сделать? Вот на это ответит Снорри, только цена будет – ой-ой-ой, хоть он сможет льюисовский приспособить, хоть нет…
Приводить дом в порядок я быстро устал, потому ограничил свои усилия кабинетом и кухней. Теперь там наведен относительный порядок, а дальше позвоню я в контору Шапкина, и мне сюда приведут пяток аборигенок, которые начинают свою тверскую карьеру уборкой квартир и домов. Не мешало бы и аборигенов привести, ибо отхожее место тоже пора чистить… Ладно, вот в конце недели я Шапкина озадачу своими потребностями. А сегодня мне не хочется ни самому пыль и грязь убирать, ни кого-то на это мобилизовывать. Поэтому я перешел ко второй части процесса – стал распихивать вещи по местам. Что в стирку, что в шкаф, что в сундук. Револьвер, взятый у вампира в сарайчике, – пока в оружейный шкаф, а вот принявший на себя пулю – пусть лежит пока на столе. Я все же до сих пор колеблюсь – отдать его Снорри для приведения в надлежащий вид или повесить на стенку как диковинку из путешествий хозяина дома.
Еще раз посмотрел две трофейные монеты – никогда таких не видел. Какая у них ценность – тоже не понимаю. Однако серебро, хотя чистота его мне неведома. Но коли я завтра в Академию пойду, можно монету взять и показать тамошним нумизматам. Они, кстати, обе одинаковые, только одна больше была в употреблении. Может, продам, и может, цена у нее будет такая, что компенсирует мне уборку дома.
Ага, ага – дурень думкой богатеет, как говорила мне бабушка Анна…
Наскоро распихав вещи, я пошел в сад – посмотреть, что делается там. Лёвчик тоже пошел со мной, чтобы я ненароком не улизнул опять на месяц.
В саду ничего ужасного не произошло, хотя садовника сюда тоже не мешало бы запустить.
Я присел на скамеечку, и Лёвчик тут же оказался у меня на коленях – прямо заякорил. Гм, а мне надо бы зайти в лавку прикупить еды на вечер и на утро. А как теперь уйти, изводя живности душу уходом? Попробую его взять с собой, а заодно можно и пообедать. Тогда еще немного посижу, возьму корзину и пойду. А мой красавчик поедет в корзине, пока она пустая. А потом у меня на плече.
Странствие в трактир и в пару лавок закончилось благополучно. Лёвчик везде производил фурор и вызывал кучу вопросов, где водятся такие благородные коты и прочее. Смотреть на него я позволял, а вот на просьбы погладить – отказывал. И рассказывал про то, что это храмовый кот из дальних стран, посвященный богу огня. А Лёвчик своей красотой и благородным поведением смущал людские взоры. И аккуратно поедал нарезанную ветчину. Вообще чего такого особенного в поедании? Как бы ничего особенного, все коты едят, и даже не один раз в день, если это не голодные бездомные коты. А вот поди ж ты – смотрю на него, как он ест, и умиляюсь, и кажется мне, что ест он благородно, как аристократ на баронском съезде. Там они это делают, как предписывают кодексы о поведении, то бишь лучше, чем обычно. Дома в замке – куда как свободнее.
Вот барон Иттен ездил к соседу, барону Ансеню, насчет спорного участка решать, так Ансень у себя в замке кодексы попирал жесточайше. Например, принято, чтобы хозяин и гости ели одно и то же, что символизирует их единство за столом и равенство отношения к ним хозяина. Потому и жареный кабан кладется на середину стола, а уже все либо сами от него куски отрезают, либо мажордом отрезает и раскладывает гостям на тарелки. Первый способ – более стар, мажордом же есть не у всякого барона, он символ того, что барон прогрессивен и даже способен электричеством освещать покои. Если не сейчас, то завтра соберется.
А Ансень поставил всем по тарелке, в которую еще на кухне жареную курицу положили. Оскорбительное нарушение этикета. Надо было раскладывать с общего блюда уже на столе. Иттен есть не стал, только вино пил. Я, как неблагородный, но приближенный, курочку ел – мне это позволительно. После обеда мы сухо поблагодарили хозяина и уехали, не став окончательно решать спорный вопрос.
