– Хотел – получи, – мрачно сказал Тревис. – Вот он, Андре Оружейник, собственной персоной.
На палубе стоял крепкий мужчина в зеленых одеждах, я бы даже сказал, в камуфляже, на боку у него висели меч и длинный нож, а может, и мачете, из левого сапога торчала рукоять второго ножа. Не сомневаюсь, что в складках одежды были припрятаны и еще какие-то сюрпризы.
В руках он держал арбалет и рассказывал о достоинствах последнего внимательно слушающим его корсарам.
– Он его им продать пытается, что ли? – тихонько поинтересовался я у Тревиса.
– Да прямо, – поморщился тот. – Он им про него рассказывает, любит он это делать. Хотя вроде в глубине острова у него есть оружейная лавка, но я там не был.
– И что, всем это так прямо сильно интересно? – Я обвел глазами пиратов, столпившихся около Андре.
– За борт глянь, – посоветовала мне тихонько Дэйзи.
Я сделал пару шажков и кинул взгляд в указанном направлении. Около фрегата на волнах болтались с десяток пирог, набитых туземцами, да еще десятков пять размалеванных воинов с комфортом расположилось на берегу.
Ну да, чего ж тут себе не обеспечить аудиторию.
– А вот если бы он был не в духе или опять ему померещилось, что на остров хотят напасть ожившие трупы, так нас бы уже перерезали, – ободрил меня Тревис.
– Итак, приклад. Его я тоже модифицировал, – оживленно демонстрировал свое оружие Андре.
– Скажите, – решил я прервать его увлекательный рассказ, – а вы ведь по оружию эксперт?
– Как ты сказал? – повернулся ко мне Оружейник вместе со своим арбалетом, на который, между прочим, была наложена стрела. – Повтори-ка?
– Эксперт, – повторил я спокойно. – Это значит – знаток, специалист, мастер.
– Это про меня, – согласился Андре. – А в чем дело?
– Несколько часов назад я видел оружие, стреляет на расстояние… мм… Как вон до той пальмы, – ткнул я рукой за борт. – При этом снаряд твердый, похож на камень.
– Баллиста, – уверенно сказал Андре. – Что тут думать?
– Да хорошо бы, кабы так, – покачал я головой. – Но полет снаряда – горизонтальный, не навесом. Настильно, так сказать.
Андре с уважением посмотрел на меня – видимо, его впечатлило знание терминологии, – почесал затылок и скомандовал:
– Подробности давай.
Минут десять мы с Калле ему живописали о произошедшем. Дэйзи, бросив на меня одобрительный взгляд, ушла на капитанский мостик, команда облегченно вздохнула, плотники спешно заканчивали ремонт фальшборта.
– Интересно, что за штука была, конечно, – чесал затылок Андре. – Что магическая – ты, я так полагаю, прав, но все равно – такая дальность, такая мощь. Думать пойду.
Он узнал у нас координаты места боя, не слушая наших возражений, заставил нас нарисовать таинственное оружие (каждый нарисовал что-то свое, кто что заметить успел), одобрительно похлопал по плечам, подарил каждому по стреле от арбалета, назвав их «мародеркой», и, доплыв до берега, скрылся в джунглях вместе со своим диким воинством.
– Ну ты и… Красавчик, – одобрительно проревел Харрис. – Но – молодец! Очень уж он непредсказуемый, этот Андре Оружейник, у него раз на раз не приходится.
Загромыхала выбираемая цепь, якорь потащили вверх, и корабль вновь закачался на волнах.
– Ладно, можно и покемарить, – потянулся Калле. – До завтра все одно ничего интересного не будет, к гадалке не ходи.
– Чего это? – не понял я.
– Ты же сам слышал – пойдем через пролив, а это, считай, ночь пути. Да потом еще через Жемчужные отмели двинемся наверняка, в общем, если завтра к полудню до острова Медузы дойдем, считай, повезло.
О как. Тогда делать мне тут нечего, чего мне – рыбу ловить или за борт плевать?
– Твоя правда, приятель, – кивнул я, – пойду и я поуютней уголок найду.
Калле одобрительно заворчал, а я попросту нажал логаут.
Я испытывал странные ощущения. За окном было светло, часы показывали около двух дня. Обычно в это время я либо вхожу в игру, либо нахожусь в ней, но вот так, чтобы из нее в это время выйти, – это, конечно, необычно.
Помыкавшись по квартире и так и не найдя себе применения, я слазил в Сеть, там прочел новый выпуск «Вестника Файролла» и всерьез призадумался после этого.
Господи, до чего я докатился, а? Я, главный редактор, читаю новый выпуск собственного издания в Сети, и что самое поганое – я отчетливо осознаю, что к нему не имею почти никакого отношения, я даже не знал о конкурсе. Все, что в нем есть моего, так это бездарная передовица да фамилия внизу номера. Я даже не помню, когда последний раз номер в печать подписывал, это Вика обычно делает. Во что же это я потихоньку превращаться стал, а? Нет, я и раньше не слишком заблуждался на свой счет – журналист я посредственный, ни плохой, ни хороший, что-то среднее. Наша профессия такая же, как и любая другая, – коэффициент гениев в ней не очень-то и велик, дураков – тоже, не удерживаются они здесь, по этой причине девяносто процентов – это посредственности, работяги, крепкие профессионалы, на которых все и держится. И я один из них, причем если я не хочу, чтобы к этой характеристике прибавилось слово «был», то срочно надо что-то менять. Вот только что? Работу? Ритм жизни? Принципы? Кто бы мне это дал сделать. Есть у меня серьезные сомнения в том, что такие мои телодвижения будут одобрены. А с учетом вновь открывшихся обстоятельств… Кстати, о них!
Я отложил самоедство и душевные страдания на потом, на тот вечерне-ночной отрезок между бодрствованием и засыпанием, когда человеку, положившему голову на подушку, свойственно себя жалеть и думать что-то типа: «А жизнь-то уходит», «Ведь вроде только вчера школу окончил», «Я не так живу», «Вот завтра перестану жрать жирное».
Задав в поисковике развернутый запрос: «небеса, ад, противостояние, война, люди», я получил море ссылок. Дрейфуя от одной ссылки к другой и время от времени снова и снова мучая поисковик, я за несколько часов перерыл море сайтов, причем неподдельно возмутило меня то, что совсем люди свое писать перестали и тупо воруют тексты друг у друга. Но тем не менее в какой-то момент количество перелопаченной информации все-таки начало переходить в качество, запросы в поисковике стали приобретать все более и более узкий характер, и в конце концов все это закончилось тем, что после одной из прочитанных страниц меня накрыл легкий ступор. Позависав так около минуты, я разразился нецензурной бранью, поминая моего предшественника, старика Канта. Ну нельзя же так, елки-палки, я же не резиновый пупс с полой головой!
Отматерившись, я вернул себе способность рассуждать, и первой мыслью было: «На этот раз я точно прав!» А с другой стороны, может, это я себя накручиваю? В конце концов, я всего лишь человек, а людям свойственно сначала всякую чушь придумывать, потом в нее верить, а потом, получив подтверждение своим домыслам, придумывать себе новую чушь, еще более реалистичную, чем предыдущая, сводящую на нет и сделанные ранее выводы, и убийственные факты, и показания свидетелей.
