Королев с отвращением ждал прибытия Ефремова — бортового политрука.
Когда Ефремов наконец добрался до «Салюта», полковник с удовлетворением отметил у кагэбэшника ссадины на шее и разбитую губу. На политруке был японский спортивный костюм фирмы «Кансаи» и модная итальянская палубная обувь. Он вежливо кашлянул.
— Доброе утро, товарищ полковник.
Королев молча рассматривал собеседника, выдерживал паузу.
— Ефремов, — проворчал он наконец, — я вами недоволен.
Политрук покраснел, но выдержал тяжелый взгляд.
— Давайте в открытую, полковник, как мужик с мужиком. Предназначался он, конечно, не вам.
— Вы говорите об «ужасе», Ефремов?
— Да, о бета-карболине.
[82]
Если бы вы не потворствовали асоциальным поступкам, не принимали бы взяток, подобного бы не случилось.
— Так, по-вашему, я сводник, Ефремов? Сводник и пьяница? В таком случае вы рогоносец, контрабандист и стукач. Это я вам как мужик мужику говорю.
На лице политрука появилась привычная маска оскорбленной праведности.
— Расскажите мне, Ефремов, для чего вы тут? Чем вы занимались с тех пор, как оказались в Космограде? Нам известно, что комплекс закрывают. Что ожидает гражданских членов экипажа, когда они вернутся на Байконур? Дело о коррупции?
— Допросы, несомненно, проведут. В некоторых случаях не исключаю принудительной госпитализации. Уж не полагаете ли вы, полковник, что это на Советском Союзе лежит ответственность за провал миссии Космограда?
Королев промолчал.
— Космоград был мечтой, полковник. Мечтой, не воплотившейся в реальность. Как и освоение космоса в целом. Нам здесь не место. Целый мир еще нужно обустроить. СССР — величайшая держава в мировой истории. Нельзя терять чувство перспективы.
— Вы считаете, от нас можно вот так легко отмахнуться? Мы же элита. Высококомпетентная техническая элита.
— Скорее, меньшинство, полковник. Исчезающий вид. Что вы производите за исключением кучи ядовитого американского дерьма? Экипаж должен был бы работать, а не сливать на черном рынке подпольный джаз и порнографию. — Лицо Ефремова приняло спокойное, уверенное выражение. — Экипаж возвратится на Байконур. Орудиями можно управлять и с Земли. Вы, безусловно, останетесь здесь. Вас будут навещать гости — космонавты из Африки, Южной Америки. Для них космос сохранил часть былого престижа.
— Что вы сделали с мальчишкой? — процедил Королев.
— С вашим Сантехником? — политрук вздохнул. — Он поднял руку на офицера Комитета государственной безопасности. И останется под стражей до тех пор, пока мы не сможем отправить его на Байконур.
Королев попытался зло рассмеяться.
— Отпустите его. Подумали бы лучше о том, как свою задницу прикрыть, вместо того чтобы выдвигать обвинения. Я лично поговорю с маршалом Губаревым. Может быть, моя должность здесь и является лишь почетной синекурой, но долю влияния я сохранил.
Кагэбэшник пожал плечами.
— Канонирам передан приказ Байконура держать модуль связи под замком. Их судьба зависит от выполнения этого приказа.
— Вы объявляете военное положение?
— Здесь не Кабул, полковник. Времена сложные. А вы, как человек, обладающий моральным авторитетом, должны показать пример.
— Посмотрим, — сказал Королев.
Космоград вышел из тени Земли на солнечный свет. Стены королевского «Салюта» цокали и клацали, словно пустые стеклянные бутылки в авоське. «Иллюминаторы, — подумал Королев, неосознанно поглаживая вены на виске, — всегда первыми дают течь».
Похоже, этот парень, Гришкин, был того же мнения. Он достал тюбик с замазкой из кармана на лодыжке и начал проверять герметичность прокладки вокруг иллюминатора. Гришкин работал помощником Сантехника, был самым близким его другом.
— А теперь нам нужно проголосовать, — устало подытожил Королев.
Одиннадцать из двадцати четырех гражданских членов экипажа станции согласились прийти на собрание. Двенадцать, если считать его самого. Оставалось еще тринадцать тех, кто либо боялся, либо активно выступал против участия в забастовке. Если считать Ефремова и шестерых канониров, то количество отсутствующих поднималось до двадцати.
— Мы обсудили наши требования. Всех, кто согласен со списком в том виде, в каком он есть…
Он поднял здоровую руку. Присоединились еще трое. Занятый работой с иллюминатором Гришкин поднял ногу.
— Нас и так не слишком много, — вздохнул Королев. — Необходимо достичь согласия. Давайте выслушаем возражения.
— Тут написано: «военная тюрьма», — заметил биолог Коровкин, — как если бы мы считали военных, а не преступника Ефремова, ответственными за сложившуюся ситуацию. — Ему было явно не по себе. — Мы вас, конечно, поддерживаем, но подписывать не станем. Мы же члены партии. — Казалось, он хочет что-то добавить, но замолчал.
— Моя мама, — тихо произнесла его жена, — была еврейкой.
Королев кивнул, но ничего не сказал.
— Все это преступный идиотизм, — объявил ботаник, Глушко; ни он, ни его жена не голосовали. — Сумасшедший дом. Нам всем прекрасно известно, что с Космоградом покончено. Чем скорее мы окажемся дома, тем лучше. Чем была сама эта станция лучше тюрьмы?
Метаболизм Глушко плохо адаптировался к невесомости: в отсутствие силы тяжести кровь приливала к шее и голове, делая его похожим на одну из его экспериментальных тыкв.
— Ты, Василий, ботаник, — сухо заметила его жена. — Тогда как я, если ты помнишь, пилот «Союза». Не твоя карьера на кону.
— Я в этом сумасшествии не участвую! — Глушко с такой силой пнул переборку, что вылетел из помещения.
Жена последовала за ним, она раздраженно ворчала, понизив голос, — так на станции протекали семейные сцены.
— Подписывают пятеро, — подсчитал Королев, — из гражданского экипажа в двадцать четыре человека.
— Шестеро, — поправила Татьяна, еще один пилот «Союза». Ее длинные темные волосы были зачесаны назад и убраны под узорный нейлоновый обруч. — Вы забыли Никиту.
— Смотрите, солнечные шары! — воскликнул Гришкин.
Космоград в этот момент пролетал над побережьем Калифорнии — чистыми пляжами, изумрудно-зелеными полями, пришедшими в упадок огромными городами, названия которых звучали как волшебные заклинания. Высоко над уровнем слоисто-кучевых облаков парило пять солнечных шаров, зеркальных геодезических сфер, удерживаемых силовыми кабелями, — они являли собою дешевую замену Великой Американской Мечте об орбитальных солнечных электростанциях. Эти штуковины действительно работали, полагал Королев, поскольку за последнее десятилетие их число умножилось.
