— Она снова заняла первое место! — крикнула Пибоди в ухо Томпсону, но он не слышал. Он, защищенный презрением ко всему на свете, был недосягаем. Никто другой из пансионата «Батлер армс» не танцевал в бальном зале, одна лишь фантастическая миссис Рубинстайн.
Эвелин Пибоди испытывала чувство гордости за нее и всхлипывала, точно так же, как всхлипывают, когда поднимают государственный флаг США. Весенний бал — нечто потрясающее. На всех шляпках дам — огромные, безумные страусовые перья, а лебяжий пух красиво струится под звуки вальса, навевая воспоминания о летних лугах. А какая забота о прекрасном! Многие прикрепили к запястьям тонкие вуали, и эти вуали отмечали танец долгими волнообразными арабесками… все кругом во всех мыслимых цветах радуги.
Танцующие женщины растрачивали на весеннем балу тайный опыт всей своей женской жизни, все, что узнали об очаровании глазок. Господа мужчины обнимали их морщинистые спины и пыхтели, большинство из них были в куртках или пиджаках.
Между окнами висели объявления от имени правления клуба, выписанные большими отчетливыми буквами: «Вы танцуете на собственный риск!» Однако на медсестре в тамбуре была не форма, а обычное платье, во всяком случае, миссис Рубинстайн благословила подобное мероприятие, прежде чем ее выгнали из правления. Она внимательно прислушивалась к дыханию бургомистра и предложила ему после первого тура выкурить вместе с ней сигарету в тамбуре.
Вообще-то, она не испытывала абсолютно никакого интереса к танцам. Было очень тепло. Огромный длинный зал бурлил, словно тесто на дрожжах, от своеобразного запаха, стойкого и сладковатого, но окна не разрешали открывать из боязни сквозняка.
Миссис Рубинстайн глубоко затянулась сигаретой и сквозь дымовую завесу покосилась на бургомистра, он был много ниже ее ростом и производил впечатление человека рассеянного. Она рассказала ему:
— У меня идея, небольшой подарок правлению. Что, если разделить помещение согласно условиям членов правления: бальный зал — для тех, кто терпеть не может свежий воздух, а другой — для тех, кто не терпит дыма? Бальный зал с медленным танго и слабое освещение для сердечников и морщинистых декольте, а другой — с неоновым освещением и поп-музыкой — для тех, кто плохо видит и слышит?
— Да вы шутница! Вам нравится шутить, — не улыбаясь, ответил бургомистр. Возможно, ему удастся уйти домой, не привлекая внимания, часов в девять. Однако хватит перебарщивать с прыганьем и танцами.
Появилась фрекен кассирша и сказала:
— Извините, но фру забыла заплатить за вход, это — два доллара.
Миссис Рубинстайн, охваченная внезапным гневом, ответила:
— Вам пришлют их завтра с шофером.
Ее шлейф прошелестел, когда она повернулась и вышла из круга неонового света через кафе на задний двор к морю, где молча простояла в ожидании, пока ее сердце успокоится.
* * *
— Я ненадолго выйду, — сказала Пибоди, на этот раз чуть громче, но Томпсон уже давно исчез в своем самом недоступном убежище-резервации и не ответил ни слова.
Тим Теллертон не пришел, его нигде не было, никто не сказал ему про весенний бал. Кто-то же должен ему позвонить, ведь еще не поздно.
«Говорят из „Клуба пожилых“, у нас маленький праздник. Мы слышали, что вы в Сент-Питерсберге, и для нас было бы такой великой честью…»
Ей не надо называть свое имя, а только сказать, что это из «Клуба пожилых». Страшась по-настоящему, Пибоди стала искать свои очки для чтения и вспомнила, что они остались в другой сумочке, она захватила с собой лишь телефонную книжечку фрекен из кассы и попросила:
— Будь так добра, скажи мне номер телефона «Приюта дружбы», это очень важная беседа, а очки остались дома, эти только для дальнозоркости.
Фрекен из кассы открыла книжку и сказала:
— Шестьсот сорок три сто шестьдесят два.
— У меня нет с собой ручки, — пояснила Пибоди. — Не будете ли так ужасно добры записать его для меня?
— У меня нет ручки, — ответила девушка. Шестьсот сорок три сто шестьдесят два.
— Стало быть — шестьсот сорок три сто шестьдесят два?
Девушка из кассы, подойдя к телефону, набрала номер.
— Можете говорить, — сказала она и вернулась обратно к своему столу.
— Но номер занят, — прошептала Пибоди. — Занят все время!
Музыка смолкла, и толпы людей вышли в тамбур покурить. Мимо, поспешно отвернув лицо, прошла Фрей. Двое мужчин беседовали о беге собак наперегонки, у одного из них в нагрудном кармане торчала авторучка.
— Простите, — извинилась Пибоди, — могу я одолжить только на одну минуту вашу ручку?
— Извините, я не слышал, — сказал господин с авторучкой в нагрудном кармане.
— Могу ли я, если можно, одолжить вашу авторучку?
— Но у меня, к сожалению, авторучки нет.
— А эта? — в отчаянии спросила Пибоди. — В вашем кармане!
— Это сигара, — ответил он. — Сожалею. Она пошла обратно в угол, где сидел Томпсон, и села рядом, сложив руки на коленях. Вскоре он захрапел. Он медленно склонился вниз, а потом рывком выпрямился снова. Воротничок Томпсона съехал набок. А на обшлаге его пиджака висела очень маленькая черная шариковая ручка.
* * *
Она попыталась говорить низким голосом, деловито и так безразлично, как могла.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответил своим красивым, поставленным голосом Тим Теллертон, — «Клуб пожилых» прямо напротив «Баунти».
Он привык схватывать все быстро и запоминать имена, это была частица его профессии:
— Я рад вашему приглашению и охотно приму его, если представится случай позднее.
— Нет, нет, — шепнула Пибоди. Она ожидала каких угодно трудностей, но только не отказа.
— Алло? Вы у телефона? Она ответила:
— Да.
Он довольно долго молчал, а потом спросил:
— С кем имею честь?..
— Пибоди, мисс Пибоди.
— Мисс Пибоди! Наконец-то я смогу поблагодарить вас за прекрасный букет. Это внимание с вашей стороны я ценю чрезвычайно высоко.
Кто-то стоял за ее спиной, ожидая возможности позвонить, она же, тесно прижав телефонную трубку к губам, выдохнула:
— Это пустяк, совершеннейший пустяк…
— Мисс Пибоди, надеюсь, у нас будет случай встретиться.
— Да, — слепо ответила она, — это очень легко, вам только надо взять такси, сегодня — единственный бал за всю весну, и было бы жаль… Я полагаю, мы были бы так разочарованы, мы устроили небольшой прием…
— Благодарю за любезность… — холодно ответил Тим Теллертон, — посмотрю, что я смогу сделать!
Пибоди положила трубку, и ее охватила паника. Она опять одурачена, не было никакого приема, никаких цветов, ничего. Она поспешно подошла к кассирше и объяснила ей, что у них, мол, милая фрекен, будет почетный гость, Тим Теллертон!
