Юхансон сказал, что виной этому тайфун шестьдесят девятого года, а миссис Хиггинс спросила, не тошнит ли Пибоди.
Та покачала головой и глотнула воздуха, затем села ровно и стала смотреть в окно. У каждого дома росли широкие кусты с красноватыми листьями, нагруженные цветами, напоминавшими розовые комочки мха. Места парковки были пусты, словно беззубая челюсть.
Пибоди стало нехорошо. Машина мчалась уже вдоль моря, и мимо, качаясь, пролетали белые увеселительные яхты «Морская красавица», «Глория» — она едва успевала прочитать их названия: «Сэр Бо»… Белая как мел яхта «Христос» пролетела задом наперед, благословляя распростертыми руками мексиканский гольф.
— Юхансон! — сказала Пибоди. — Юхансон! Мне надо выйти!
Вдоль прибрежья доброжелательные власти повелели возвести маленькие мирные полукруги со столиками и стульями там, где были разрешены стоянки.
Машины стояли вплотную друг к другу — носом к зеленоватому бурлящему морю, а рядом с ними — люди, наслаждавшиеся дуновениями морского ветра. Эвелин Пибоди вырвало в воду.
— Тебе лучше? — спросила Ханна Хиггинс.
— Да, гораздо лучше. Ехали слишком быстро, а я хотела видеть слишком много. Возможно, это один-единственный раз дано мне так близко увидеть Флориду.
Пибоди сидела на набережной, она смотрела ввысь. Когда она чувствовала себя нехорошо, всегда бывало так — обезоруживающая неопределенная улыбочка, приятная слабость, своего рода кроткая безответственность, словно когда ты болен и тебя уложили на ночь в постель. У Эвелин возникло желание попросить прощения у Фрей.
Юхансон не спускал глаз с роскошных яхт. Они медленно скользили мимо, оборудованные сверкающими рыболовными снастями, крепкими канатами, металлическими прутьями, что свешивались через корму, как кошачьи усы, а на такелаже яхты «Папа Ллойд», вызывая всеобщее восхищение, висел улов. Там сумели выудить маленького кита и держались со своей драгоценной добычей как можно ближе к берегу. Повсюду, где только ни проплывала яхта, ей доставались аплодисменты.
Юхансон сказал, что все это великолепно, но не стоит хвастаться, коли сам ничего не сделал, а лишь купил за большие деньги.
«Может, отправиться в круиз, — думала мисс Фрей, — отпуск на борту парохода. Ты сидишь в шезлонге на палубе, тебя уносит все дальше и дальше по пустынной сверкающей поверхности моря… ты позволяешь книге соскользнуть с твоих колен на палубу и чувствуешь лишь, что ничто на свете уже не важно…»
Она устремила взгляд поверх вод, и ее осенило, что и теперь все точно так же — ничто на свете не важно. Вот это и ужасно: что ни делаешь, что ни устраиваешь и ни создаешь, все равно — ничто на свете не важно…
Уже много дней она не ощущала болей в животе.
— На что ты смотришь? — кротко спросила Пибоди.
— Ничего важного там нет, — ответила Фрей.
— Это море еще зеленее, чем в Сент-Питерсберге, не правда ли? Однажды папа взял нас с собой в долгую поездку, только чтобы показать море…
— Да, да, — отреагировала Фрей.
Пибоди по-прежнему сидела на земле, ее поднятое вверх лицо казалось каким-то удивительно детским.
Запинаясь в поисках нужных слов, она начала объяснять, что полностью все осознала, что вражда с Фрей чрезвычайно много значила для нее, но теперь вдруг она подумала: раз они все-таки вынуждены жить на одной и той же веранде, было бы проще и правильнее с этой враждой покончить!
— И вместо этого стать друзьями?
— Возможно, не то чтобы друзьями… — ответила Пибоди. Ее задумчивый взгляд был неотрывно обращен к морю. — На свете столько всего, чего нельзя понять… и состоится ли то, чего желаешь, или нет… Я имею в виду знакомство, дружеское знакомство. Жизнь все же достаточно трудна.
Внезапно повернувшись лицом к Фрей, она доверчиво спросила:
— Ты можешь простить меня?
— Конечно же, — ответила Фрей. — Не беспокойся!
Томпсон вышел из машины и попытался найти безлюдное место, но ему не сразу это удалось. Но во всяком случае он это сделал… За время всей поездки он не произнес ни слова.
Кэтрин Фрей начала мерзнуть на солнцепеке. «Ох уж эта Пибоди, та, что судит, та, что смеет высказывать все что угодно в силу своей кротости! Она жалеет, оплакивает старого самодовольного негодяя, такого как Томпсон, а о той, что никогда не знала дружбы, говорит, будто вражда была для нее просто дар… и ныне она созрела для обыкновенного знакомства! Ее рвет, она чувствует облегчение и впадает в умиление, глядя на море, и у нее, у кого все карты на руках, появляется желание просить прощения!»
Фрей пошла обратно в машину, там осталась лишь спавшая Ханна Хиггинс.
Юхансон повел машину наверх на автостраду и далее к Силвер-Спринг. Иногда он бросал взгляд в заднее зеркальце на Томпсона, но Томпсон был столь же одиноким и отсутствующим, каким казался теперь уже много недель подряд.
Откашлявшись, Юхансон сказал, что здесь застроено много миль. А несколько лет назад, кроме леса, ровно ничего не было…
— Подумать только, на что они способны! — сказала мисс Пибоди.
Мало-помалу они подъехали к заповедной земле, к джунглям, маленькой красивой части нетронутой юности Америки.
* * *
Когда письмо с утренней почтой пришло в бар Палмера, бармен завернул за угол в «Батлер армс» и спросил, где Линда. У него не было времени пройти весь путь вниз к «Баунти», сказал он, а он раз и навсегда хотел отделаться от этого благословенного письма.
Миссис Моррис сидела не веранде, она ответила, что все уехали в Силвер-Спринг, а Джо с Линдой укатили на рассвете, когда взошло солнце.
— Но он должен получить свое письмо, — настаивал бармен.
— Я знаю, — ответила она. — Отдайте его кому-нибудь в «Приюте дружбы», они скоро пустятся в путь.
Бармен перешел улицу, где пенсионеры как раз садились в автобус. Он, обведя их взглядом, отдал письмо Теллертону.
— Смотрите только, чтобы Джо получил его, — предупредил бармен. — Баунти-Джо! Мне плевать и на него, и на это письмо, но оно здесь, оно пришло. Вы позаботитесь об этом как следует?
— Обещаю, — ответил Теллертон и положил письмо в бумажник. Он поднялся в автобус, и тот тронулся по направлению к Силвер-Спрингу.
* * *
— Джо, — сказала Линда. — Джо! Здесь так же красиво, как я и думала. Здесь родники, словно серебряные. Будто на небеса попали!
Он спросил:
— Ну а что ты думаешь о «хонде»?
— Казалось, словно летишь в небеса! Усмехнувшись, Джо сказал:
— Вот видишь!
Они лежали на спине в траве близ воды, река была прозрачна как стекло, а там, где били родники, на вечно скользящей глади возникали водовороты.
Солнце освещало верхушки деревьев, но чуть дальше вниз ландшафт лежал в тени, мелкие ярко-красненькие птички прыгали вокруг и собирали корм среди оберток шоколада и уже кем-то обгрызенных маисовых початков. Возле речных суденышек перед закрытой кассой стояло в ожидании целое семейство: четверо детишек ели бутерброды, запивая их соком.
