— Твоя сестра читает наши книжки? — как-то раз спросила Анна.
— Нет. Она читает художественную литературу.
— Замечательная женщина, — сказала Анна. — А к тому же понимает толк в математике.
10
И вот налетели с моря первые вешние вихри, задул крепкий теплый ветер. Снег отяжелел и стал уже дряблым, ноздреватым, в гудящем от бури лесу он глыбами падал с деревьев, подчас обламывая стремящиеся на свободу ветви. Весь лес был полон движения. Под вечер Анна долго стояла, прислушиваясь, на опушке за домом. В природе, как обычно перед весною, ощущалась сильнейшая тревога, которую Анна приветствовала точно старую знакомую. Анна прислушивалась, и ее кроличье личико меняло выражение, выглядело более строгим, почти суровым. В метаниях деревьев под шквалами ветра чудились голоса, музыка, далекие клики — Анна покивала себе головой, долгая весна сделала самые первые шаги.
Скоро и земля появится из-под снега.
Буря продолжалась и на следующий день. Катри взошла на крыльцо и потопала ногами, отряхивая снег. Народу в лавке — ступить негде, кисло пахнет потом и настороженным любопытством. Голос фру Сундблом вспарывает внезапную тишину:
— А вот и она! Доброго здоровьичка. Как там нынче Эмелинша? Нет ли новых автографов?
Лавочник фыркнул. Катри прошла мимо них, к лестнице.
— Я и говорю, — опять начал Хюсхольмов Эмиль, — времена-то никудышные, знай гляди в оба. Не ровен час и сюда заявятся, благо путь недальний. Надо на ночь двери на замок запирать.
— Полицейский-то что говорит? — спросил Лильеберг.
— А что ему говорить? Ходит, расспрашивает, а потом идет домой и строчит донесение. Между прочим, они, сказывают, даже шнуры от вьюшек уволокли.
— Господи помилуй! — ахнула фру Сундблом. — А у Эмелинши почитай ни в одной двери порядочного замка нету, придется ей ухо востро держать!
Катри остановилась посреди лестницы.
— Так он, бедняга, ничего не видал? — спросил Лильеберг.
— Как есть ничего. Услыхал в доме шум, пошел глянуть, что там стряслось, а его раз — и по голове. Такие вот дела.
Матс, лежа на кровати, читал.
— Привет! — сказал он. — Слыхала? Дом обокрали, у паромной переправы на проливе.
— Слыхала. — Катри повесила шубу на крючок.
— Обалдеть, а?
— Да уж. — Она повернулась к окну, спиною к брату, наугад взяла со стола одну из его книжек — и в комнате стало тихо-тихо. До Катри так и не дошло, что книга, за которой она укрыла свои мысли, называлась «Калле водит полицию за нос», впрочем, какая разница — ведь ее все равно бы не рассмешило это совпадение.
Катри обдумывала, как бы устроить в «Кролике» фиктивную кражу, и ни на миг у нее не закралось мысли о ребячливости этой затеи; просто подвернулся шанс, удобный случай, и надо его использовать, покуда на дворе метель, а в деревне паника.
Глубокой ночью Катри знаком велела псу идти за нею и, прихватив карманный фонарик, перчатки и мешок из-под картошки, вышла в снежную круговерть. Ветер на берегу завывал как в лучших приключенческих романах, дороги толком не разберешь. И от фонарика мало проку: Катри поминутно забредала в придорожные сугробы, а после медленно, с трудом из них выбиралась. Тропинку, что вела к Анниному дому, она тотчас потеряла, пришлось возвращаться к развилке. Наконец пес оставлен на обычном месте, у кухонного крыльца, однако же сапог Катри не сняла, а, наоборот, постаралась натащить на ковры как можно больше снегу. Здесь, в доме, вьюга почему-то казалась ближе, порывистый ветер налетал мощными шквалами, будто некая злонамеренная сила. Катри поставила фонарик на буфет, где красовалось фамильное серебро, ею же и начищенное, и при этом скудном освещении запихала все в мешок — кофейник, сахарницу, сливочник, самовар и десертное блюдо. Затем она осторожно выдвинула несколько ящиков и высыпала на пол их содержимое. Уходя, она оставила кухонную дверь открытой. Примитив, а не кража. Катри видела в ней чисто практический шаг, лишенный драматизма и нравственных сомнений. Она просто-напросто передвинула фишку, разом изменив положение в денежной игре, Анна же была противником, которому нужно сделать очередной ход.
Спустившись с косогора, Катри бросила мешок у обочины и пошла домой. Впервые за много дней она спала крепко и видела сладкие сны без одиночества и страха.
Сама Анна восприняла кражу на удивление спокойно, зато деревня гудела как растревоженный улей. Большинство не были знакомы с Анной Эмелин и даже весьма смутно представляли себе ее наружность, ведь на улицах она почти не показывалась, но все-таки давно уже стала символом, этаким ветхим дорожным указателем, который всегда здесь, на своем месте. Посягнуть на эмелиновский особняк — это же неприлично, это же все равно что осквернить часовню или памятник. Соседи один за другим приходили посочувствовать. Те, кто прежде не бывал в «Кролике», теперь наверстывали упущенное. Выдвинутые ящики так и валялись на полу, и до появления полицейского трогать их было запрещено. Анна сказала, что на них могли остаться отпечатки пальцев. Мешок с серебром стоял в коридоре, возле черного хода, трогать его тоже не разрешалось. Кое-кто из визитеров принес в гостинец печенья, а Лильеберг пришел даже с маленькой бутылкой коньяка.
Встреча с городским полицейским изрядно позабавила Анну, она и рассказывала, и объясняла, и всеми способами старалась помочь ему восстановить картину преступления. Катри варила всем кофе, и добрых советов Анне надавали куда больше, чем она могла запомнить. Сформулировала общее мнение хозяйка Нюгорда: пока в округе неспокойно, Анне Эмелин нельзя жить одной, деревня не может взять такое на свою ответственность. В качестве защитницы на первое время хозяйка предложила Катри Клинг и добавила, что пес в передней тоже не помешает. Нюгордская хозяйка — женщина многоопытная и весьма преклонного возраста — пользовалась в деревне уважением, да и полицейский ее поддержал. Сразу после кофе он отбыл в город писать донесение, соседи разошлись по домам, и в конце концов Анна и Катри остались в гостиной одни.
— Да-а, — сказала Анна, — ну и представление устроили. Не пойму только, отчего он не снял отпечатки пальцев. Ведь у них так положено. И отчего грабитель закинул мешок в канаву, тоже никто объяснить не сумел. Кто бы мог его напугать? Здесь же по ночам ни души не встретишь. Может, собака? Не совесть же в нем заговорила… Как по-вашему, могла это быть собака?
— По-моему, могла, — сказала Катри.
Анна села и, задумчиво помолчав, ни с того ни с сего спросила, читает ли Катри детективы.
— Нет, не читаю.
— И мы не читаем… Я вот сижу тут и все раздумываю над хозяйкиными словами… что, мол, утром храбриться проще простого, не то что в сумерки. Вы очень добры, что обещали побыть здесь с собакой. Всего ночку-другую, а потом я все забуду. Я быстро забываю…
11
Катри перебралась в «Большой Кролик», и пес разместился в коридоре, возле черного хода. Первый день стоил Катри такого напряжения, что простейшие дела казались ей совершенно невыполнимыми. Одно она решила твердо: двигаться надо по возможности без шума и незаметно, словно тень, которая никоим образом не ущемляет Анниного долгого, избалованного и свято чтимого покоя. А времени было в обрез, каждый час на вес золота, за считанные дни Катри должна прибрать этот домишко к рукам и убедить Анну, что независимость вполне возможна, даже если живешь не один. Но Анна сидела себе у огня и зябко поеживалась, размышляя о том, отчего раньше ее дом никогда не выглядел таким пустым и заброшенным.
