— Чудеса тут ни при чем, — возразила Катри. — Матс, передай-ка сливки. Все дело в наблюдательности. Наблюдаешь определенные привычки и манеру поведения, отмечаешь, чего недостает, не хватает, и восполняешь недочеты. Методика уже отработана. Подправляешь, налаживаешь по мере возможности. А после ждешь.
— Чего ждешь? — с досадой спросила Анна.
— Как дальше пойдет, — ответила Катри, в упор глядя на Анну, глаза у нее в этот миг действительно были желтые. Очень медленно, с расстановкой, она продолжала: — Фрёкен Эмелин, за редким исключением поступки как таковые значат крайне мало. Главное — цели, которые эти поступки преследуют, все то, к чему люди стремятся, чего жаждут достичь.
Анна отставила бокал и посмотрела на Матса. Мальчик улыбнулся, он явно пропустил весь разговор мимо ушей.
— Удивляюсь я вам, фрёкен Клинг, — заметила Анна. — Стоит ли тревожиться из-за таких вещей? Если уж люди измысливают что-нибудь хорошее, стараются помочь ближнему, порадовать его, то все, наверно, так и есть, без обмана… Кстати, что там с мадерой? Или это у вас портвейн? Достаньте лучше папины бокалы, они на верхней полке, справа. И не перебивайте меня, я хочу кое-что сказать.
Анна нетерпеливо ждала. Когда бокалы были наполнены, она поспешно и чуть ли не сердито объявила, что, поскольку верхний этаж пустует, лучше всего будет, если там поселятся Катри и Матс. Начисто забыв про тост, она вышла из-за стола и пожелала брату с сестрой приятного вечера, мол, дальнейшие словопрения и до завтра подождут, и еще: пусть Матс обязательно закроет вьюшку, когда дрова как следует прогорят.
У себя в комнате Анна вдруг всполошилась; дрожа как осиновый лист, стояла она в ожидании возле двери, но Катри не пришла. А должна бы прийти. В конце концов Анна залезла под одеяло, спряталась от своего бесповоротного решения развязаться с одиночеством. Было чересчур жарко. Тишина затягивалась. Анна отбросила одеяло и опрометью выбежала в коридор; гостиная была пуста, в передней она с непривычки налетела на собаку, второпях извинилась, а секунду спустя уже была на улице, в снегу. Дверь за спиной хлопала от ветра. Несколько шагов к лесу — навстречу Анне дохнуло холодом, и она, точно услыхав мягкое предостережение, остановилась. Катри неподвижно стояла у кухонного окна. Анна опять вошла в дом, дверь со стуком закрылась, и долгое время было тихо. А потом Анна крикнула, громко и очень сердито:
— Фрёкен Клинг, ваш пес линяет, кругом шерсть. Надо его вычесать!
Катри дождалась, пока Анна уйдет, вздохнула полной грудью, глубоко-глубоко, и опять взялась за мытье посуды.
12
С переездом все оказалось проще простого: погрузили в лильеберговский фургон парочку картонок, два чемодана, столик да книжную полку — и дело в шляпе.
— О чем разговор! — засмеялся Лильеберг. — Тут ведь ехать-то всего ничего. Да-а, не в каждой деревне свой транспорт имеется!
Приятно было слышать его смех. Накануне Катри до блеска отмыла комнатенку над лавкой, с остервенением терла стены и пол, чисто по-женски вымещая на них свою лютую злость. Она оттирала шушуканья соседей про зависть и жалкие выгоды, оттирала черные мысли давних ночей и больше всего драила порог, то место, где обычно топтался лавочник, придя по какому-нибудь делу, топтался в алчной настороженности, ожидая некоего знака, который либо велит ему по-прежнему ненавидеть, либо раздует огонек его нежной страсти. Теперь комната была стерильна, как больничная палата, и пуста, как заливаемый волнами скалистый островок. Лильеберг подхватил чемоданы, закинул в фургон.
— Ну, лезь в машину, ведьмочка, — сказал он. — Повезем Золушку во дворец!
Когда он завел мотор, лавочник крикнул:
— Привет Эмелинше! Скажите ей, я получил крольчатину! Парная, намеднишнего убоя! В самый раз для нее…
Деревенская ребятня, с визгом швыряя снежки, припустила вдогонку за машиной.
— Так оно и должно быть, — улыбнулся Лильеберг. — Непременно шум подымается, ежели кто чего-нибудь в этом мире достигнет.
Анна позвонила Сильвии, подруге детства, которая жила в городке, — о ком же еще она могла подумать в этакой спешке?
— Давненько тебя не было слышно, — произнес звучный голос Сильвии. — Как ты там, в своих лесных дебрях?
— Хорошо, все хорошо… — У Анны перехватило дух, ведь они могли приехать в любую минуту, и она кое-как, торопливо, через пятое на десятое, рассказала подруге о том, что произошло, о Катри, о Матсе, о собаке… — Все теперь будет по-другому, все-все…
— Ты что, пустила в дом жильцов? — спросила Сильвия. — Но тебе же это ни к чему. Ну, я имею в виду, как человеку обеспеченному, а? Кстати, есть у тебя что-нибудь новенькое? Новая сказочка?
Анна всегда очень дорожила тем, что Сильвия проявляет интерес к ее работе, но сейчас пробурчала только, что никогда не работает зимой и пора бы Сильвии это знать, и, продолжая взахлеб рассказывать про Катри, пыталась разглядеть в окно проселок.
— Господи Боже мой, — вставила Сильвия, когда Анна на миг умолкла. — Что-то голос у тебя очень экспансивный. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да-да, конечно…
Подруга принялась живописать Анне всякие переделки, предпринятые ею в квартире, рассказала, что теперь у нее каждую среду собираются друзья, обсуждают проблемы культуры; Анна тоже непременно должна участвовать в этих «средах», заодно и в гости наконец заедет, что хорошего сиднем-то сидеть, право слово, уж кому-кому, а ей, Сильвии, это давным-давно известно, с тех пор как овдовела. Одной никак нельзя, чересчур много мыслей в голову лезет…
— Так я же и хочу не быть одна! — воскликнула Анна. — Об этом я как раз и пытаюсь тебе рассказать! Нас теперь четверо, понимаешь? Четверо, вместе с собакой… Лильеберг подъехал. Это они, — прошептала Анна. — Я заканчиваю…
— Что ж, побеседуем в другой раз. Береги себя и остерегайся необдуманных поступков. Как я слыхала, с жильцами лишняя осторожность не помеха. И, конечно же, заглядывай при случае в мою скромную хижину.
— Да-да, разумеется… Ну до свидания, до свидания…
— До свидания, Анна, милочка.
А они уже взбираются на косогор. Анна стояла у самого окна, смотрела, как они идут, сердце у нее билось учащенно, и она едва не поддалась стихийному порыву — скорее убежать прочь, куда глаза глядят, вот глупость, зачем она это сделала… и с Сильвией дурно обошлась, а ведь так ее любит, так ею восхищается, и голос повысила, и терпение потеряла, хотя Сильвия всего-навсего проявила заботливость и насчет работы спросить не забыла… Напрасный звонок. Но ей до смерти хотелось, чтоб кто-нибудь из тех, кому она вполне доверяет, выслушал ее, выслушал со всем вниманием, расспросил и, может быть, сказал: «А что, хорошая мысль». Или: «Милая Анна, просто замечательное решение! Ты вправду знаешь, чего хочешь и что делаешь, а это яркий тому пример».
Матс и Анна поднялись по лестнице на второй этаж.
