— Ерунда, — сказала она, подойдя к Анне. — Не бери в голову.
— Возможно, ты и права. Садись, — пробормотала Анна и не спеша вернулась к еде. А через минуту добавила: — Катри, ты так добра ко мне.
Мертвого кролика выкинули на лед.
32
Ночами пес по-прежнему лаял, то далеко, то рядом с домом. К утру он поднимал вой. Долгие часы могла царить тишина, и все равно некоторые не спали, дожидаясь очередного завывания, и говорили друг другу:
— Слыхал? Ну в аккурат будто волк в лесу завелся. Знамо дело, у этакой хозяйки и псу счастья не видать. Пристрелить бы его.
Катри о собаке не заговаривала, однако выставляла во двор еду и питье. И Матс по ночам нет-нет да и сидел у кухонного окна, ждал, погасив свет и отворив двери. Лишь раз, на рассвете, он увидел собаку и, на цыпочках спустившись с крыльца, позвал ее в дом. Но она метнулась обратно в чащу. И Матс оставил свои попытки.
Как-то в воскресенье зашла в гости хозяйка Нюгорда, принесла в узелке свежий хлеб собственной выпечки, еще теплый.
— Фрёкен Эмелин, — начала она, — мне бы хотелось поговорить с вами наедине, если Катри не обидится. Ведь, как я понимаю, вы обедаете все вместе. — И без долгих проволочек она приступила к делу: — Я старше вас, фрёкен Эмелин, и по этой причине мне позволительно сказать о том, что в иных обстоятельствах легко обойти молчанием. По деревне идут кривотолки. Вот я и решила: дай-ка заверну в «Кролика» да разузнаю, что у вас тут творится.
— Что ж они говорят? — быстро спросила Анна. — Про меня — что говорят? И кто говорит? Лавочник?
— Миленькая моя, надо чуточку запастись терпением…
— Я и так знаю, — перебила Анна, — это он, наверняка он. Скверный человек, ненадежный. — На щеках у Анны выступили красные пятна, глаза стали колючими; она наклонилась к гостье. — Ведь это он, да? Признайтесь. Или хоть Лильеберги. Обманывают они. Матса обманывают. Ему постоянно недоплачивали, каждый знает. А связаны все эти кривотолки с лодкой, верно?
После долгого молчания Нюгордша серьезно проговорила:
— Чуяло мое сердце, не все у вас в порядке, ну а теперь я и вовсе убедилась: так оно и есть. Послушайте-ка меня, миленькая. Мы просто хотим, чтоб вам было хорошо. Отчего воет собака?
Анна резко отодвинула кофейную чашку.
— Простите, собственно, я не люблю кофе, раньше любила, то есть думала, что люблю… Не знаю. Не знаю, отчего она воет. И не хочу об этом говорить.
— Фрёкен Анна, лодка — ваш подарок?
— Нет, ее подарила Катри.
— Значит, Катри. Давненько, поди, в чулок откладывала.
— А если и так? — упрямо воскликнула Анна. — Катри долго, очень долго копила, и у нее все записано в тетрадке!
Гостья медленно кивнула.
— Н-да, — вздохнула она, — не у всякого голова на плечах есть, не у всякого.
Анна с прежней запальчивостью продолжала:
— Катри честная! Единственная, на кого можно положиться!
— Что ж вы так волнуетесь? Все мы знаем, что Катри Клинг девушка способная, старательная. Фрёкен Эмелин, миленькая…
Анна опять перебила:
— Не говорите мне «миленькая»… Погодите. Погодите минутку, это так, пустяки… — Она помолчала и добавила: — Всему виной возраст, оттого и глаза слезятся… Ну и весенний свет. Еще кофе?
— Нет, благодарю.
Хозяйка Нюгорда спокойно ждала, сложив руки на коленях. В конце концов Анна, собравшись с мыслями, рассказала о том, что уже давно ее тяготило: ведь она начала плохо отзываться о людях.
— Раньше со мной такого не бывало, поверьте, правда-правда. Даже маме моей люди говорили: «Чудная у вас дочка, слова дурного ни о ком не скажет». Я помню, точно помню. Но почему? Я что, верила им? Или все дело в умении прощать?
— Н-да, — сказала Нюгордша. — Много воды утекло с тех пор, и стоит ли ворошить прошлое?
— Но вы-то верите людям, да?
— Верю, конечно. Почему бы не верить? Хоть и сам видишь, как они себя ведут, и слухи доходят, да только это их печаль. Не верить, что они говорят, как думают, — еще горше и тяжелее.
— Смеркается, — сказала Анна. — Не смею вас задерживать.
— Мне спешить некуда, — отозвалась хозяйка Нюгорда, — прошло то времечко. Но, в общем, наверно, пора идти. Иногда стоит и прикусить язык, чтоб не наговорить лишнего.
В ту же ночь вой прекратился.
33
Близилась весна. Днем земля под деревьями от солнечного тепла курилась паром, а ночи стояли студеные, исчерна-синие. Полная сверкания и блеска, дивная пора. Лодка была почти готова к спуску на воду, но в «Кролике» никто о ней даже не заикался. Прилетели гаги. Однажды ночью потянуло ветром с моря. Катри лежала и слушала, вспоминая весенние ночи детства и ранней юности — тогда она часто ходила на берег, ждала, когда вскроется море. А как настанет время прилететь первым чайкам, шла встречать их, и обычно той же ночью они прилетали.
Да, это всегда случалось ночью. Я стояла, и мерзла, и слушала, и была совершенно одна, наедине с природой и ночью, и так же терпелива, как сейчас. И планы у меня были такие же большие, как сейчас, я думала покорить далекий мир, но моим планам недоставало опоры и ясной цели, в них было лишь только упорство. Теперь-то я знаю, чего хочу.
Катри не спалось. На рассвете она встала, оделась и вышла на улицу. Дул ровный крепкий ветер, было не холодно. Совсем скоро взойдет солнце, и всюду: на берегу, на льду, на небе — трепетал одинаково спокойный прозрачный свет, в котором не было красок. Стоя на дальнем конце рыбачьей пристани, Катри смотрела, как темный лед поднимается и опускается вместе с волнами в медлительном, долгом колыхании, то вверх, то вниз.
Но больших трещин пока не видно. Лед еще упругий. А далеко впереди, наверное, открытая вода. Лодку скоро спустят на воду. Почему же он все молчит…
Катри пошла дальше, к Маячному мысу, на полдороге она заметила пса, который следовал за нею по краю леса, временами скрываясь за деревьями, а у самого маяка исчез. Катри поднялась по ступенькам к запертой двери, солнце било ей прямо в глаза. Возле берега море вскрылось, тонкие льдины шуршали и шептались, ударяясь о камни, громоздились одна на другую, ломались. Вода была темная-темная.
Наскок был совершен без единого звука, но Катри почувствовала ярость пса, охваченного жаждой убийства, и потому, отпрянув к стене маяка, заслонила руками лицо. Прыжок был великолепен, вполне под стать громадному зверю, которому никогда не доводилось до конца выложить всю свою силу; на миг горячее дыхание пса обожгло ей горло, когти царапнули бетон, и массивная туша отлетела назад. Неподвижные, они смотрели друг на друга желтыми глазами. И вот пес прижал уши, опустил хвост.
А затем рывком повернулся и помчался на восток, прочь от деревни.
