Юханна не ответила, она словно окаменела. Неужели Сири ее ненавидит? Юханну поразила эта вырвавшаяся наружу неприязнь, прозвучавшая в необдуманных словах сестры, ее как будто ударили под дых. Она промолчала. Сири стояла, не поднимая глаз, вдруг она поспешно бросилась к двери.
— Надень пальто, — сказала Юханна. — Еще холодно.
Почти каждый вечер Сири уходила из дому; возвращалась она мрачная, молчаливая и сразу ложилась спать.
— Вы друг с другом разговариваете по-американски? — спросила Майла.
— Да. А как же еще?
— Но ведь ты почти не говоришь по-американски.
— Он тоже.
У Сири вошло в привычку называть Лучо просто «он», после того, первого, утра она ни разу не произнесла его имени. Юханна считала, что Сири делает так ей назло. Она спросила:
— Он что, работает в порту? Чем он занимается?
— Всем понемногу. Помогает брату.
— А чем занимается его брат?
— Точно не знаю. Какими-то сделками.
— Сделками, — повторила Юханна. — Ты знаешь, какого мнения отец был о сделках и как его обманывали те, кто ими занимался? Неужели ты не понимаешь, что если человек не решается рассказать о своей работе, значит, он ее стыдится.
— А ты не стыдишься своей работы? — вырвалось у Сири.
— Нет. Я работаю честно, мне нечего стыдиться. — Лицо Юханны медленно налилось краской. Она взглянула на сестру. — Я знаю, что покраснела, и если это от стыда, то не за себя, а за тебя. Я не писала отцу о твоем замужестве, потому что не могу написать о нем ничего хорошего. Придется тебе самой написать ему, но сначала дашь мне проверить ошибки. И когда ты в следующий раз встретишься со своим итальянцем, расспроси его, пожалуйста, что это за сделки, которыми он занимается, Иначе мне придется выяснить все самой.
Юханна не знала, где живет Лучо Марандино, но это ее не остановило. Она пошла в итальянское паспортное бюро. С помощью словаря она составила несколько вопросов, на которые хотела получить ответ, но узнала только, что Лучо числится разнорабочим. В день получки, когда сестры отдавали Юханне деньги на хозяйство, оказалось, что у Сири от получки уже почти ничего не осталось.
— Разве ты что-нибудь себе купила? — удивилась Юханна. — Ты не принесла домой ни одной новой вещи, питаешься ты дома. Можешь не отвечать. Я и так знаю, что ты отдала ему всю свою получку. Ведь он сейчас ничего не зарабатывает. Когда же у него будут деньги?
— На той неделе, — ответила Сири. — Он должен получить много на той неделе.
Через неделю Сири принесла домой новые чулки, красное платье и ожерелье, сделанное явно не из стекляшек. Юханна промолчала, она не хотела портить Сири радость и не задавала вопросов. Если б у итальянца была честная работа, Сири сама бы сказала об этом. Но на другой день, когда сестры пошли на работу, Юханна отнесла ожерелье в ювелирный магазин и спросила, сколько оно стоит. Продавец ушел в соседнюю комнату, вернулся он хмурый и спросил, откуда у нее это ожерелье.
— Это вас не касается, — ответила Юханна. — Я хочу знать, сколько оно стоит.
— Вы получили его в наследство?
— Не понимаю. Оно настоящее?
— Камни настоящие. Вы хотите его продать?
— Нет, я только хотела узнать, сколько оно стоит.
Продавец пожал плечами и сказал, что за оценку положен гонорар. Юханна не поняла его, спрятала ожерелье в сумочку и ушла. Зато она поняла, почему продавец вдруг стал подозрительным и почему его руки с таким почтением прикасались к ожерелью Сири. Она была в отчаянии и не знала, что делать. Весь день за работой она думала только об этом ожерелье. В голове у нее крутились непривычные слова — бриллианты, алмазы. Она не могла сказать Сири, что ее итальянец — вор. Не могла сказать Сири, что та носит на шее целое состояние. Не могла продать ожерелье, чтобы облегчить им жизнь. Она ничего не могла. А между молчанием и ложью не было никакой разницы.
Вскоре у Лучо Марандино снова начались тяжелые времена, получка Сири исчезала, и Юханне приходилось брать деньги из их общих сбережений. Они никогда не говорили об итальянце. Теперь Сири только спала и ела дома, вид у нее был грустный. Уходя по вечерам, она надевала ожерелье. В один прекрасный день оно исчезло. Юханна сразу заметила это. Сири и Майла ничем с ней не делились, и она была вынуждена проверять все их вещи, которые о многом говорили ей. Ожерелья среди вещей не было. Итальянец забрал его обратно, он продал свой подарок. Если бы Сири потеряла ожерелье, она бы не выглядела такой равнодушной и неприступной, словно ничего не случилось.
— Майла, — спросила Юханна, — она тебе что-нибудь рассказывает?
— Нет.
— Разве вы не разговариваете друг с другом? О чем вы говорите, когда меня нет дома?
— Ни о чем.
Юханна рассердилась.
— Ты просто дура! — воскликнула она. — Ну чего ты хочешь? Чего? Тебе хорошо живется — или, может быть, ты несчастна?
— Что ты кричишь? — удивилась Майла. — Что тебе от меня надо?
Им стало трудно жить вместе. Порой Юханна думала, что должна была бы устроить сестрам более веселую жизнь, но не знала, как это сделать. На родине, если у человека становилось тяжело на душе, он уходил на пригорок или в лес, а потом возвращался, и никто ничего не замечал. Здесь же Сири, уходя, хлопает дверью или, наоборот, закрывает ее подозрительно тихо, и ты знаешь, что она сейчас бесцельно ходит по улицам, потому что ей все надоело. Знаешь. Но когда она возвращается, тщетно пытаешься делать вид, будто ничего не случилось.
Я должна помочь Сири, думала Юханна. Так не годится, она все время молчит.
Приближался ежегодный праздник в землячестве, это было важное событие. На празднике каждый старался показать, чего он достиг за прошедший год, все разглядывали и обсуждали друг друга. Как допустить Сири на это судилище? Ведь она придет со своим итальянцем, они будут сидеть рядом — она белокурая, он чернявый, маленький, — и все будут спрашивать, где он работает и где они живут. Все это по-дружески, просто разговоры, но тем не менее опасные разговоры, которые ни к чему хорошему не приводят. А присутствовать на празднике они все трое должны обязательно. Юханна была членом правления.
Наконец знаменательный день наступил — все наступает в свое время. Сири хотела надеть красное платье, которое ей подарил итальянец.
— Но ведь это финский праздник, — заметила Юханна, — наш самый важный праздник в году. Мы надеваем национальные костюмы, чтобы почтить нашу родину. Память о родине — наше единственное достояние.
Неожиданно Сири вся вспыхнула от гнева.
— Отстань от меня со своей памятью! — закричала она, потеряв над собой власть. — Почему всем должна распоряжаться только ты? Оставь себе на здоровье эту старую родину, а я хочу жить на новой и хочу надеть красное платье! — Она упала на пол, сотрясаясь от рыданий.
