Это могло быть простым совпадением, за то время, что я присутствовала на торгах, сигналы телефонов в карманах у важных господ раздавались едва ли не каждую минуту. Сотовым телефоном и у нас уже давно никого не удивишь, а в Европе к этим звукам настолько привыкли, что не обращают на них никакого внимания.
Но немец у самого выхода в холл достал свой аппарат из кармана и нажал на нем нужную кнопку, я успела это заметить. И в ту же секунду ассистент за стеклянной дверью переменил позу, как делает это человек, услышавший, что на конце провода кто-то снял трубку, и приготовился говорить.
Если это и было совпадением, то удивительным.
Я воспользовалась тем, что сидела у самого прохода, и, никем не замеченная, выскользнула в просторный холл.
— Лот номер сто двадцать… — услышала я за спиной.
Немец говорил по-английски, без ошибок, но медленно и с сильным акцентом. Он находился в нескольких шагах от меня, поэтому я могла слышать каждое его слово, несмотря на то что он стоял спиной ко мне и говорил вполголоса. Уже но одной его позе я поняла, что он претендует на конфиденциальность разговора. В кино обычно гак говорят шпионы в запрятанный под воротником микрофон.
— Я понимаю. Ни одного предложения. В таком случае действуйте по запасному варианту. Понизьте стартовые цены на десять процентов, — шептал немец хриплым голосом, но благодаря великолепной акустике старинного здания каждый звук был слышен во всех концах холла.
Мне было вполне достаточно этой информации, и я стремительно вернулась на свое место и стала ожидать возвращения своего соседа.
Он появился через минуту после меня и сел на свободное кресло на несколько рядов ближе к аукционисту. Он изобразил на лице абсолютную незаинтересованность и равнодушие, и по одному этому я смогла дофантазировать всю ситуацию.
Немец выставил свою коллекцию икон в Англии, а не в Германии. Это могло быть продиктовано чисто коммерческими соображениями, так как цены здесь были значительно выше, но могло быть и по-другому. Например, немец не хотел, чтобы в Германии стало известно об этой сделке. А с анонимностью у него были бы там проблемы. И если на секунду допустить, что его владение данными произведениями не очень законно, то поездка в Англию становилась для него просто необходимой.
Интересно было и то, что он непременно желал присутствовать на торгах. И так же анонимно. Значит немец чего-то боялся. Чего? Или кого? Это мне предстояло выяснить, как и многое другое. Но теперь я не сводила с него глаз, насколько это позволяли правила приличия.
Аукционист в перерыве между двумя лотами сделал объявление, что русские иконы будут выставлены на аукцион по одной, и попросил всех заинтересованных лиц оставаться на своих местах.
Все это могло означать только одно. Такой вариант был предусмотрен с самого начала. И, бросив пробный камень, аукционист сразу же перешел к запасному варианту. По словам немца, выходило, что были оговорены и стартовые цены каждой иконы в отдельности, и теперь он предложил снизить их на десять процентов.
Создавалось такое ощущение, что он во что бы то ни стало хотел сегодня же избавиться от этих икон, может быть, поэтому и выставил их псе вместе по сознательно заниженной цене. Я за время пребывания здесь попривыкла к сумасшедшим ценам, и теперь цена за иконы уже не казалась мне чрезмерной. Судя по всему, она была, скорее, занижена. И только то, что икон было двенадцать, делало ее такой сногсшибательной.
Но это означало, что, снижая цены на десять процентов, немец и вовсе собирался их спустить но бросовой цене. Или это ловкий трюк, чтобы привлечь к торгам максимальное количество участников?
Тем временем один за другим продавались ковры, и мой смуглый соотечественник был удовлетворен. Стартовые цены были превзойдены в несколько раз, и он мог рассчитывать на кругленькую сумму. И он не собирался скрывать своей радости по этому поводу и заносил прибыли в дорогой органайзер и шевелил губами, подсчитывая барыши.
Ну что же — наши коммерсанты кое-чему научились. Еще лет десять тому назад они решили заполонить Европу и Америку шикарными, с их точки зрения, современными коврами. Но тут выяснилось, что европейцев на мякине не проведешь. Их интересует прежде всего качество, и наши незадачливые коммерсанты впервые в своей жизни узнали тогда о таких загадочных для них вещах, как количество узелков на квадратный дюйм, и прочих премудростях. Теперь они скупают по всей стране исключительно старые ковры, причем в любом состоянии, реставрируют их при необходимости, но чаще находят покупателя без всякой реставрации. И делают на этом громадные деньги.
Когда последний ковер был продан, мой счастливый соотечественник, не торопясь, покинул зал. И, судя по выражению его лица, он собирался как следует отметить сегодня свою успешную сделку.
Сразу после ковров наступила очередь икон, и я тут же позабыла и о коврах, и об их бывшем владельце.
Оказалось, что этого момента ожидали не только мы с немцем, но и значительная часть участников аукциона. В этом я смогла убедиться, как только аукционист назвал первый лот:
— Апостол Павел, ростовско-суздальская школа, пятнадцатый век, стартовая цена…
И аукционист вернулся к той неповторимой манере проведения торгов, благодаря которой прославился. Через несколько минут стартовая цена иконы была увеличена в три, шесть и, в конце концов, в одиннадцать раз. Приобрел ее один из тех американцев, к разговорам которых я прислушивалась в холле до начала аукциона. Судя по его лицу, он готов был заплатить за нее втрое дороже и считал, что дешево отделался.
Он приобрел еще две иконы и на этом успокоился. Насколько я поняла, он знал в этом деле толк и, приобретая самые ценные иконы, тем самым, что называется, «снял сливки» с коллекции, предоставив остальные иконы своим менее обеспеченным конкурентам.
Следя за торгами, я в то же время не оставляла без внимания и толстого немца и стала свидетельницей всех его метаморфоз. Он сидел, как на иголках, каждое новое повышение цены заставляло его вздрагивать, и через несколько минут он был мокрый, как мышь.
Достав из кармана большой носовой платок, немец вытирал им ежеминутно лицо, лысину и шею. И уже после пятой иконы платок этот можно было выжимать.
Видимо, он на самом деле не представлял истиной стоимости своих сокровищ, потому что глаза его блестели алчным блеском и, как он ни старался скрыть свое волнение, на него уже обратили внимание несколько человек и с иронией посматривали на него время от времени.
Наконец, он не выдержал и после восьмой иконы выскочил в холл, наверное, чтобы прийти и себя. Я не думала, что он может покинуть аукцион в такую минуту, но на всякий случай подошла к дверям и проследила за ним. Он широкими шагами ходил по холлу, не в состоянии справиться с адреналином, поступившим в его кровь. Не берусь судить о его доходах до сегодняшнего дня, но за несколько минут он в любом случае превратился в очень состоятельного человека и, видимо, не до конца еще в это верил.
