За несколькими столами прозвучали вздохи или хихиканье. Кто-то прошипел: «Соня, лучше помолчи в тряпочку!», — а другой голос добавил: «Некоторые любят поглупее».
Руки Сони вцепились в сиденье стула, а глаза уставились в столешницу.
— И чем больше я об этом думаю, тем чаще замечаю, что у меня сегодня нет прежних учителей-немцев. И друзей, и людей, с которыми я, вероятно, могла бы работать и которые не смогли родиться, потому что их родители либо были убиты, либо эмигрировали. Все, что меня интересует — фильмы, книги, музыка и люди, которые всем этим занимаются, — после нацистов превратилось в Германии в мусор.
— Да что ты такое говоришь, Соня! — Вот уж такой теории, ставящей все с ног на голову, Линде никак не ожидал. Что за мысли в голове у этой девочки! — Все же у тебя нет оснований для таких заявлений. Я хочу напомнить, что и после сорок пятого существует немецкое кино. Начиная от Фассбиндера и Вендерса и вплоть до новых молодых режиссеров, которые в последние годы произвели фурор своими восхитительными комедиями.
— Они отвратительны! — воскликнула Соня. — Кроме того, вы ведь хотели знать, какое влияние оказал нацизм именно на мою жизнь, а я что ни день убеждаюсь: там, где я нахожусь или куда хочу попасть, в Германии пусто, а до тридцать третьего было полным-полно умных голов.
— Потому что то место, где находишься ты, все обходят стороной, — прошипел кто-то из угла.
Линде откашлялся:
— Ну что тут скажешь, ты так чувствуешь, это твое право. Против чувств трудно вообще возражать. — Тут в голове у него мелькнула мысль: а может быть, Соня еврейка? Но он бы слышал об этом. Кауфман — эта фамилия похожа на еврейскую? Она поступила в Шиллеровскую гимназию лишь полгода назад и его предмет только начала слушать. О Господи, теперь только бы не ляпнуть чего лишнего. — Во всяком случае, твое выступление было очень интересным. И в какой-то степени я даже разделяю твое мнение. Не полностью, но в нем что-то есть, и об этом мы поговорим на одном из ближайших занятий. Правда, сейчас мне хотелось бы изложить суть нашего домашнего задания.
— Все это — полная бредятина!
Линде испуганно повернул голову в ту сторону, откуда прозвучали эти слова. У окна поднялся со своего места Корнелиус. Друг его сына, автор великолепных сочинений, член школьного совета, гандболист, сотрудник «Эмнисти интернешнл», дважды предупрежден за употребление гашиша, отец у него адвокат.
— Я не желаю этого слышать!
— Прошу тебя, Конни, не кричи так в классе! — Линде невольно тоже повысил голос.
Ну и урок выдался, как назло! Ему-то хотелось только одного: скорее вырваться из школы на волю.
— Но тут такое несут, что впору с катушек слететь! — И Корнелиус показал на Соню. — Ты тут нам плетешь о непонятно каких друзьях и учителях, которых тебе так не хватает из-за того, что больше полувека назад их предков, возможно, уничтожили! А как обстоит дело с теми друзьями и учителями, которых уничтожают в наши дни?! И как ты с этим борешься? Посмотри хоть раз последние известия! Погляди, что творится, к примеру, в Израиле! Да там каждый день убивают целые семьи с детьми и женщинами, целые деревни! Просто немыслимо сегодня без конца талдычить о несчастных евреях, тогда как евреи в это самое время занимаются самым настоящим государственным терроризмом! Спроси-ка у любого палестинца, что он думает об этом разгуле культуры, которого тебе так не хватает!
Соня во все глаза глядела на него, открыв рот. Линде переводил взгляд с нее на Корнелиуса, а тот стоял и взирал вокруг с таким гордым видом, словно играл в школьном спектакле какого-то французского революционера. Наконец Линде не выдержал:
— Ну, с меня хватит! Домашнее задание к следующей среде звучит так: «Как Германия избавляется от нацистского прошлого». Ответ можно представить в виде сочинения или тезисов. А также небольшого рассказа или даже устного выступления. То есть форма ответа абсолютно свободная. Рассчитываю на вашу фантазию. А пока желаю вам хорошо отдохнуть.
— И вам того же, господин Линде, — прозвучало несколько голосов, в то время как самые шустрые уже устремились к двери.
Линде нагнулся, чтобы достать свою кожаную сумку, надеясь, что Корнелиус и Соня выйдут из класса, пока он возится под столом. Он не торопился, долго рылся в сумке, прислушиваясь к шагам, обрывкам разговоров и смеху, а когда последний ученик вышел в коридор, запер сумку, поднял голову, взглянул поверх стола и облегченно вздохнул. Комната была пуста.
2
Линде провел пальцем по уголкам губ, вытирая капельки слюны, откинул прядь волос со лба и поправил воротник рубашки. Потом вошел в секретарскую комнату и на ходу весело бросил женщине, сидевшей за компьютером: «Привет, фрау Серензен». Не меняя выражения лица, Катя Серензен на миг оторвала глаза от экрана, а Линде быстро повернул к директорской двери.
Каждый раз перед встречей с Катей он давал себе слово не терять выдержки и каждый раз, убедившись, что она по-прежнему не желает нормально общаться с ним, воспринимал это как пощечину. Два с половиной года прошло с того Рождества, когда он на минуту позволил себе забыться. Причем к тому времени они уже давно были на «ты» и вместо «добрый день» говорили «как дела?», но по случаю праздника ему просто захотелось немного большего. Как это вообще нередко случается по праздникам. После весьма многозначительной улыбки и легкого подмигивания с ее стороны он последовал за ней в туалет и там во время глупой возни, сильно возбудившись, нечаянно сломал ее дорогой браслет. Больше ничего и не произошло, а в той малости, что случилась, виноват был лишь крюшон, в который стажеры подмешали чересчур много рома. Правда, Катя тут же согласилась забыть про этот случай. Однако с тех пор она почти не обращала на него внимания, и в компании это иногда приводило к неприятным ситуациям, хотя он постарался намекнуть преподавателям, будто между ним и Катей что-то есть. А поскольку Катя уже двадцать лет была замужем за каким-то садовником, представителем социального слоя, который ему и большинству его коллег по гуманитарным и естественно-научным наукам отнюдь не казался слишком значительным, то многие с легкостью поверили в эротическое бегство Кати в объятия мужчины с духовными запросами и образованием. К тому же он отнюдь не плохо выглядел, следил за своей внешностью, занимался гимнастикой, не отставал от моды и никак не мог понять, что заставило Катю устроить в туалете такую бурную сцену.
Линде уже поднял было руку, чтобы постучать в дверь директора школы, но потом опустил ее и еще раз обернулся. Фрау Серензен печатала.
— Фрау Серензен… Катя.
Она не оторвала глаз от бумаги.
Вероятно, потому, что на последнем уроке он потерпел поражение и теперь хотел хоть чем-то утешить себя, он сказал:
— Я уже сто раз просил прощения и готов повторить это еще сто раз. Но умоляю, подари мне хоть какую-то надежду, что однажды мы опять будем общаться друг с другом в какой-то степени цивилизованно.
Не переставая печатать и не отрывая взгляда от клавиш, фрау Серензен ответила:
