Эти красно-белые носки дочь подарила ему четыре года назад на день рождения. Мартина в то время увлекалась цирком, клоунскими плакатами, черными фраками с блошиного рынка, жонглерскими шариками и хотела ухаживать за животными. Линде тогда подумал, что эти носки выражали желание Мартины видеть своего отца в роли директора цирка. С тех пор он надевал эти носки лишь дважды. Один раз в день рождения Мартины, второй раз — когда навестил мать-одиночку своего ученика. Тому грозила опасность остаться на второй год в одиннадцатом классе из-за плохой успеваемости. Хорошая оценка по немецкому помогла бы ему выкарабкаться, и молодая мамаша частенько уже попадалась на глаза Линде на родительских собраниях и на школьном дворе. В этих красно-белых носках он хотел придать их встрече некую игривость. Однако вместо матери дверь квартиры открыл небритый мужчина с сигаретой во рту, который заявил, что Илоне, к сожалению, пришлось пойти на работу, но Линде может обсудить школьные проблемы Адама с ним. Что Линде и сделал, причем то и дело одергивал и поправлял свои брюки. Эти красно-белые носки казались ему неуместными в мужском обществе. Но все его ухищрения не помогли. В конце разговора мужчина спросил с ухмылкой, зачем он носит такие смешные носки. По дороге домой Линде решил, что причина школьных проблем Адама в неупорядоченных отношениях родителей и что из-за этого он не может согласиться на перевод Адама в двенадцатый класс: лучше уж вовремя предупредить, чем потом наблюдать, как поведение матери лишит Адама аттестата зрелости и, вполне вероятно, испортит ему всю последующую жизнь.
Линде натянул носки и сунул ноги в пестрые американские спортивные туфли. Когда он поглядел на себя в зеркало платяного шкафа, то ему подумалось, что он еще вполне может сойти за тридцатипятилетнего.
Он прошел в гостиную, застегнул рюкзак, взглянул на часы — через полчаса ему выходить, — написал записочку сыну:
«Дорогой Пабло, надеюсь, ваша демонстрация прошла успешно, повеселись остаток вечера в субботу, я вернусь в воскресенье часам к шести, всего доброго, твой Йоахим».
Зашел в кухню, прикрепил записку вместе с банкнотой в 10 евро (не слишком ли много?) магнитом к стенке холодильника, минутку постоял в нерешительности — может, пора уже идти на вокзал? — вернулся в гостиную к CD-плееру и поставил новый диск «Буэна виста сошиал клаб» — своей теперешней любимой группы. Еще в бытность студентом он слушал в основном кубинскую музыку и по сей день собирал кубинские пластинки и CD. В начале их знакомства Ингрид считала эту музыку чрезвычайно интересной, и частенько они в субботу вечером ездили в один из кубинских клубов во Франкфурте, пили там мохито и танцевали всю ночь до утра. Даже свадебное путешествие они собирались провести на Кубе. Однако родители Ингрид, владельцы аптеки в Дармштадте, так решительно пригрозили прекратить с ними всякие отношения, если их дочь полетит на коммунистический остров, что Линде в конце концов дал себя уговорить на поездку в Венецию.
А потом, как показалось Линде, Ингрид возненавидела музыку и вообще все, что хотя бы отдаленно имело отношение к радостям жизни и удовольствиям. Ржаные хлебцы, концерты фортепианной музыки и жирный крем для лица, пуловеры, по размеру подходящие разве что корове, да фильмы по телевизору о женщинах, больных раком, — вот из чего состоял мир Ингрид последние несколько лет. Да, и еще клиника. Во вторник Линде отвез ее туда после того, как накануне ночью проснулся около четырех часов утра, услышав сквозь сон, что Ингрид пакует чемоданы. Она складывала не платья и книги, чтобы уехать из дому ненадолго, а посуду и кастрюли, супы в пакетиках, запихивала диванные подушки, подсвечники, ковры и телевизор. Когда Линде заговорил с ней, она никак не отреагировала. А когда он взял ее за плечи и попытался встряхнуть, она принялась орать, затеяла драку и швыряла на пол все, что попадется под руку. После того как приступ кончился, она просидела часа два, забившись в угол дивана, курила одну сигарету за другой, время от времени ехидно хмыкала или просто молчала, тупо глядя перед собой. Около половины седьмого Линде позвонил одной сослуживице и попросил подменить его утром. А сам погрузил совершенно безвольную и обессилевшую Ингрид в машину и отвез ее в клинику. Только когда в дверях вестибюля клиники появился доктор Бауэр, в Ингрид как будто мелькнула искра жизни. Без всяких пауз, не договаривая фраз, Ингрид бросилась к доктору Бауэру с жалобами. Говорила, что муж весь вечер терроризировал ее своей музыкой, громко пел, несколько раз пускался в пляс в гостиной, пил спиртное и делал все, чтобы, глядя на него, она почувствовала себя еще более слабой и несчастной.
— И все это лишь для того, — бросила она Линде в лицо, — чтобы я лишилась рассудка и ты мог бы оставить меня в этой клинике, а сам укатил бы в субботу в Берлин один, ты… ты чудовище!
Линде вздохнул, грустно улыбнулся и сказал доктору:
— Она в четыре утра начала упаковывать все наши вещи.
— Да, именно этого ты и хотел: избавиться от меня, а вещи все забрать себе! Это все мое!
Линде опять грустно улыбнулся и пожал плечами.
— Ну, фрау Линде, тогда пойдемте со мной. Мы дадим вам кое-что, чтобы вам было легче уснуть. После возни с вещами вы, наверное, очень устали.
— Да, устала. Но не от возни с вещами. Я остаюсь с мужем только ради Пабло. Чтобы это чудовище еще и его не погубило!
Тут Ингрид набросилась на мужа, и Линде, которому хотелось лишний раз показать невменяемость супруги, чуть ли не с готовностью разрешил ей бить себя по лицу. Пока доктор Бауэр не схватил Ингрид за руки и не увлек за собой. Прежде чем скрыться вместе с Ингрид на лестничной площадке, он коротко кивнул Линде.
По дороге домой Линде сказал себе, что он конечно же не планировал всех этих передряг, но в то же время почувствовал облегчение, поскольку теперь ему ничто не мешает провести остаток недели в Берлине. А упрек Ингрид в том, что он накануне вечером нарочно изображал веселье, чтобы лишний раз показать ее тоскливость? Ну да, его и впрямь иногда так и подмывало продемонстрировать ей свою жизнерадостность. Но что это было, как не попытка напомнить ей, что помимо депрессивного загнивания есть и другая жизнь? Доктор Бауэр даже не обратил на это внимания. Кроме того, в тот вечер у него было просто великолепное настроение. Начало «Письма читателя» для дискуссии о вредном влиянии компьютерных игр на молодежь удалось на редкость хорошо и ему самому так понравилось, что даже захотелось отметить это дело бутылочкой вина. Прямо в тот же вечер он решил продолжить эту работу. Может быть, на этот раз его наконец-то напечатают. Его последнее опубликованное «Письмо читателя» появилось уже больше года назад. Зато в самом «Штерне»! «Ваша фотосерия в последнем номере о новинках в пляжных модах произвела на меня такое впечатление, словно за камерой стоял сам Микеланджело, — браво!» Или что-то в этом роде. Конечно, то не был удар грома — да от такой темы этого и не требовалось, — но тем не менее. Его письмо для дискуссии о компьютерных играх было, естественно, совсем другого калибра. То, что эти игры — важная проблема, которая в дальнейшем станет еще острее, он чувствовал каждый день на собственном опыте. Двенадцатилетние подростки в черной форме, строем входившие в двери гимназии, родители, которые уже не знали, как им разговаривать со своими отпрысками-киллерами, и обрывки фраз, которые ему претили: «Этих десятерых я разорвал на куски своей последней гранатой» или: «В этой игре ты можешь по-настоящему пырнуть ножом кого-то, да еще и провернуть лезвие в ране — такой смачный звук получается!»
