— А кто меня отсюда выставит? Эта бабуся в леопарде?
Она посмотрела в сторону стойки, усмехнулась и прошептала мне на ухо:
— Там сзади ее дружки. Они при оружии.
Внезапно я почувствовал симпатию к этой девице. Ее лицо вдруг перестало казаться мне таким глупым, а ее кривляний из репертуара одалиски из гарема полностью исчезли.
— Хочу сказать тебе, моя голубка, что в тебе есть шарм, когда не прячешься под глупой маской из «Тысячи и одной ночи».
Она одарила меня взором, лишенным всякой дежурной ласки, который тронул меня до глубины души.
— Хочется верить, что ты не лжешь.
— А не выпить ли нам еще по рюмашке?
Она бросила на меня быстрый взгляд, почесала нос и прошептала:
— В другой раз. Она все время смотрит на нас. Не хочу неприятностей. Уходи.
— О'кей. Где мне заплатить за виски?
— Вон там, у входа.
— Ладно. До скорого, голубка.
— До скорого, мой дикий шейх, — буркнула она.
Я с трудом пробрался к входу. У стойки стояла Милли, держа в накрашенных блестящих губах сигарету с золотым ободком.
— Сколько я должен за виски?
Она окинула меня насмешливым взглядом и, не выпуская сигареты изо рта, прошипела:
— Восемнадцать, господин.
Я положил вторую купюру, разгладив ее на стойке. В то время как она отсчитывала мне сдачу, я тихо пробурчал:
— В последнюю пятницу неподалеку убили ножом человека. Его звали Ахмед Хамул. Я ищу кого-нибудь, кто был с ним знаком.
Она быстро взглянула на меня:
— Не знаю я никаких Хамулов, — и, протянув мне сдачу, добавила: — И вообще не терплю, когда ходят тут всякие и вынюхивают, тем более если у них пиджак под мышкой оттопыривается. Вообще-то мне надо бы задержать тебя и сдать полиции, но тогда дюжина турецких цыплят лишится своего общипанного петуха. А я женщина добрая, а потому вали отсюда.
Если уж она смогла углядеть мою пушку в этом лиловом тумане, значит, не так уж хорошо я ее припрятал.
— У меня разрешение на оружие и лицензия на вынюхивание, а потому не могу позволить себе крепких выражений. А что, если выяснится, что одна из ваших девочек скрашивает свои лиловые будни, ширяясь кисленьким порошочком?
Мне показалось, что Милли вот-вот вонзит мне в морду свои кроваво-красные ногти. Вместо этого она незаметно нажала на маленькую белую кнопку рядом с пивным краном. Я быстро сунул сдачу в карман и повернулся к двери с табличкой «Служебное помещение». Через две-три секунды дверь медленно открылась, и из нее вывалились три амбала с такими же пузырями под мышкой, что и у меня. Они окинули взглядом помещение, подошли к стойке и обступили меня, как старые друзья. На самом низкорослом из них был галстук горчичного цвета с маленькими светло-зелеными слониками. Он посмотрел на меня сверху вниз, положил пятерню на мое плечо и сжал его. От боли я стиснул зубы.
— Что, супермен, тебе, кажется, очень не хочется расставаться с нами.
Он нехорошо подмигнул мне. Во рту сверкнули три золотых зуба.
— В городе полно приятных мест помимо нашего. Или у тебя другое мнение?
Все трое, если поставить их на весы, весили бы раз в пять больше меня, но, несмотря на это, я почувствовал непреодолимое желание заехать им в гладко выбритые подбородки.
— Какую часть твоего золотого зуба оплатит заведение?
— Что-что?
— Я как раз раздумываю, не пригласить ли тебя на тур вальса.
Все трое покатились от смеха.
— О'кей, супермен хренов. Представление окончено. Вон там дверь, на ней написано «Доброго здоровья».
Он указал большим пальцем на выход. Пока я раздумывал, как бы удалиться, не теряя достоинства, два других охранника подхватили меня под руки и вынесли на улицу. Я чувствовал себя маленьким мальчиком, которого вынимают из ванны после купания. Один из амбалов напутствовал:
— Дальше добирайся сам, иначе разобью твой турецкий нос.
Я показал на что-то за их спиной и простонал «О!». Моя затея сработала. Они обернулись и уставились в глухую стену дома.
— В чем дело?
Я похлопал типа, задавшего вопрос, по плечу. Он повернул голову, и я ударил его кулаком в лицо. Раздался сухой треск сломанной носовой кости. Он хрюкнул и шмякнулся на асфальт.
Его партнер недоверчиво посмотрел на меня, а осознав случившееся, хотел размозжить мне череп. Я видел, как напряглись мышцы под его пиджаком. Он медленно двинулся в мою сторону, хрустнул пальцами и облизал губы. Неоновый свет освещал его лицо, и были отчетливо различимы белки его глаз. Если бы он ударил, у меня было бы мало шансов уцелеть.
Он сделал паузу, разглядывая меня, как котлету. Я двинулся ему навстречу, затем застыл на месте и быстро пригнулся. Его правый чугунный кулак просвистел надо мной. Один прыжок, и я схватил его руку. Всем весом я бросился на него и рванул вверх. Громко затрещали кости. Он взвыл от боли. Здоровой левой рукой он вслепую колотил в моем направлении.
Дважды я увернулся, но на третий раз его кулачище попал в цель. Прямой удар, тяжелее удара молота, пришелся в мой подбородок.
Шатаясь, я сделал несколько шагов назад и наткнулся на столб уличного фонаря. Ноги обмякли, и я осел на асфальт. Мой противник двинулся ко мне, неестественно размахивая правой рукой. Я продолжал сидеть на земле и ждал, когда он подойдет ближе.
— Эй, ты, вонючая турецкая крыса, — прошипел он, — это тебе не пройдет даром.
Я сделал кувырок в сторону и въехал ему носком ботинка в подколенную впадину. Раздался глухой шлепок от падения тела. Он рухнул на землю, как срубленное дерево. Ухватив его за здоровую руку, я перекинул его через бедро.
— Спокойно, громила, а то придется наложить гипс и на вторую руку. Это я тебе обещаю.
Голиаф встряхнулся, и мне стоило немалых усилий удержать его руку, но он быстро сдался, и я смог перевести дух. Сломанная кость, должно быть, причиняла ему сильную боль. Он жалобно застонал.
— Кончай ныть. Лежи смирно, тогда я отпущу тебя. Но сначала скажи — знаешь Ахмеда Хамула?
Стиснув зубы, он выдавил:
— Никогда не слышал про такого.
Я еще раз сдавил его:
— А если пошевелить мозгами?
Он громко застонал и прорычал:
— Да нет же, твою мать, я вправду ничего не знаю.
В этот момент открылась дверь и на улицу высыпала кучка зевак.
Ломать дальше кости не хотелось. Я выпустил истерзанную руку своего противника и поднялся. Золотозубый вдруг быстро запустил руку под пиджак. Но я оказался проворнее и уже держал свою пушку на прицеле.
