Она провела меня в большую, пестрящую яркими красками гостиную, придвинула мне кресло и вышла. Через десять минут передо мной стояла чашка отличного крепкого кофе по-турецки.
— Вот шоколад вашим детишкам.
Она рассыпалась в благодарностях и попросила рассказать все по порядку. Во второй раз я прокручивал всю историю. Не преминул рассказать и о Ханне Хехт.
Она слушала внимательно и напряженно, иногда слегка покачивала головой. Когда я окончил рассказ, в комнате стало совершенно темно. На небосводе уже загадочно светилась луна. Некоторое время мы молча сидели друг против друга, потом Ильтер Хамул встала и включила свет. По ее лицу текли слезы.
— Как мне отблагодарить вас?
— Как договаривались. Дайте мне сдачу с этой банкноты. Мой гонорар за три дня — 600 марок. Это все.
Она принесла деньги и протянула мне. При этом она крепко пожала мне руку.
— Ваш брат дома? — поинтересовался я.
— Он в своей комнате. Завтра уезжает в Турцию и сейчас упаковывает вещи.
— Мне хотелось бы увидеть его.
— Проходите, пожалуйста.
Она взяла меня под руку, и мы направились к приоткрытой двери. Через узкую щель в прихожую проникал приглушенный свет. Ильтер Хамул оставила меня одного. Я тихо постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел в комнату. Ильмаз Эргюн укладывал вещи в чемодан. Он бросил на меня взгляд через плечо. В его комнате стояли незастеленная кровать, настежь открытый шкаф, два стула и прикроватная тумбочка с радиобудильником. Голые стены украшал лишь календарь с видом Гейдельберга.
Держа в руках три сложенные рубашки, он повернулся ко мне.
— Можно закурить?
Неохотно кивнув, он положил рубашки в чемодан.
— Пожалуйста, занимайтесь своим делом, пакуйте вещи, не хочу вам мешать. Но разрешите все-таки сказать, что вам незачем уезжать.
Я зажег сигарету и сел на стул. Ильмаз Эргюн расположился на кровати.
— Хотите закурить?
— Спасибо, я не курю.
Он посмотрел на меня серьезными, почти печальными глазами.
— Что вы хотите этим сказать? Почему мне незачем уезжать?
Какое-то время я молча курил.
— Это значит, что никто не будет вас искать по подозрению в убийстве вашего зятя.
Ильмаз наклонился вперед и обхватил лицо руками. Я видел только его блестящие черные волосы.
Когда он наконец поднял голову, я уже успел выкурить три сигареты.
— Откуда вам известно?..
— Нож. Только непрофессионалы пользуются ножом. Я не спрашивал о том, что за нож обнаружили в спине Ахмеда, но думаю, что это был кухонный нож.
— Да.
— Вы ненавидели Ахмеда, я прав? Ваш отец предпочел его вам. Вы для него были всегда на втором месте.
— Перестаньте!
— Мне очень жаль. Вы, вероятно, думаете, что Ахмед Хамул втянул вашего отца в торговлю наркотиками. В действительности вашего отца заставили заниматься этим. Так началась трагедия. Позже он втянул Ахмеда. Три года в вас копились ненависть и обида за разлад в семье. И виной тому, с вашей точки зрения, был, разумеется, Ахмед Хамул. Когда погиб отец, вы стали тайно мечтать избавиться от зятя. А поскольку он редко появлялся дома, вы на время оставили эту затею, жалея свою сестру Ильтер. Но вы не могли простить Ахмеду, что он пристрастил к героину вашу другую сестру — Айзу. Тогда-то и родилась идея фикс убить его. Из-за Айзы вы и прикончили своего зятя. Чем дальше, тем неизбежнее приближалась развязка. Действительно, убрав его, вы думали, что все проблемы решатся. Вы избавились от ревности, которая мучила вас все эти годы, а ваша семья обретала долгожданный покой. Болезненная зависимость Айзы была для вас моральным оправданием. Итак, фантастическая идея переросла в конкретную задачу, которую вам предстояло решить. Во имя спасения семьи.
Ильмаз Эргюн, скорчившись, неподвижно сидел на своей кровати. Я не знал, слушает ли он меня вообще.
— Из вас вышел плохой убийца. Вы допустили две грубые ошибки. Первая — вы не обеспечили себе алиби. От вашей сестры Ильтер я узнал, что ваша работа заканчивается около шести. Обычно в шесть вы приходите домой. Не знаю, как вы узнали номер телефона Ханны Хехт, не имею представления, но…
— Я однажды выследил Ахмеда и увидел ее имя на дверной табличке. Потом узнал номер из телефонной книги.
— Ах да, вы позвонили ему туда пятого августа и вызвали куда-то неподалеку, чтобы поговорить с ним. Сразу же после окончания работы. Если бы вам задали вопрос, где вы находились в это время, вы, наверное, не смогли бы ответить на него.
Ильмаз кивнул в знак согласия.
— Вторая ошибка: если работаешь в большом ресторане, нельзя брать первый попавшийся под руку нож, когда собираешься кого-то им прикончить.
Я сделал паузу. Он сидел так же неподвижно, как раньше.
— Если бы кто-то напал на ваш след или если бы комиссар, который вел это дело, не оказался замешанным в убийстве вашего отца, вы сейчас сидели бы в тюрьме. Конечно, сейчас в убийстве Ахмеда могут заподозрить комиссара, но он кому-нибудь это дело пришьет.
Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза:
— Убийство моего отца, но…
— А это уже другая история, пусть ее вам расскажет Ильтер. Я очень устал.
Я встал и направился к двери. У порога я обернулся:
— А известно ли вам, что Ахмед собирался завязать с наркотиками? Когда вы всадили ему нож в спину, он как раз должен был оплатить взнос за дом, который присмотрел на севере Германии. Через пару месяцев он хотел переселиться туда вместе с семьей. Он нашел и место в лечебнице для Айзы. Вам надо было только спросить его о его ближайших планах. Вы могли бы просто поговорить с ним. И вам не пришлось бы убивать его.
Несколько мгновений мы стояли, глядя друг другу прямо в глаза. Мне показалось, что это длилось вечно.
— А знаете, почему я не отвел вас в полицию?
Он покачал головой.
— Потому что вам пришлось бы мучиться всю оставшуюся жизнь. Паршивое это чувство — ощущать себя убийцей, тем более что убийство было бессмысленным. Если это вас успокоит, никто, кроме меня, об этом не узнает.
Я почувствовал, что мои силы на исходе.
— Счастливо оставаться, господин Эргюн. Желаю хорошо провести время в Стамбуле.
Я тихо закрыл за собой дверь и выскользнул из квартиры. На лестничной клетке было мрачно и все еще жарко. Я сунул в рот сигарету. Спускаясь вниз по лестнице, я услышал нежные звуки саксофона. Мелодия была знакомой, и мне вспомнилась девушка, которую я когда-то знал.
Пришлось снова завернуть к мадам Обеликс. Я купил бутылку «Шивас» и побрел по ночному городу к себе домой.
