С лестницы донесся топот, и через несколько секунд Еву обнимала странная девушка в вульгарном коктейльном платье, поверх которого незнакомка напялила стариковский халат, а кушак от него обернула вокруг головы подобием тюрбана Каддафи. Ева погладила гостью по спине и плечам, отметив, что белые бретельки лифчика посерели от грязи.
— Боб Гелдоф круглосуточно дежурит у постелей моих родителей, — заявила необычная девушка.
— А вы кто? — поинтересовалась Ева.
— А вы что, не знаете? — удивилась незнакомка. — Я Поппи, лучшая подруга Брайана-младшего и Брианны.
Ева услышала ворчание и сопение детей, с трудом втаскивавших багаж по лестнице. И вздрогнула от яростного вопля Поппи:
— Надеюсь, вы там не мои чемоданы швыряете! В них бесценные артефакты!
Гостья соскочила с кровати и нырнула в туалет, оставив дверь нараспашку.
Несколько секунд спустя Поппи говорила по телефону:
— Здравствуйте, будьте добры, переключите на Персиковую палату.
Тишина.
— Здравствуйте, это сестра Кук?
Тишина.
— Все хорошо. Я у друзей в деревне.
Тишина.
— Как мама с папой?
Тишина.
— О нет! Мне приехать?
Тишина.
— Уверены? Я легко могу…
Тишина.
— Как думаете, сколько им осталось? Скажите, я должна это знать!
Тишина.
— Нет! Нет! Всего шесть недель! Я-то надеялась, что они будут рядом со мной на выпускном!
Тишина.
— У меня сердце разрывается, как подумаю, что это их последнее Рождество! (Пауза.) Спасибо, сестра, но я хочу сделать то, что сделает для умирающих родителей каждая любящая дочь.
Тишина.
— Ах, если бы у меня нашлись деньги, чтобы навестить папу с мамой на рождественских каникулах, но у меня нет ни гроша, сестра. Я истратила все до пенни на билеты и, хм… на виноград.
Тишина.
— Нет, я единственный ребенок, но стараюсь не унывать.
Тишина.
— Нет, я не отважная. Если бы я была (всхлип) отважной (всхлип), я бы сейчас не плакала.
Ева опустила голову на подушку и притворилась спящей. Она слышала, как Поппи вернулась в спальню, раздраженно цыкнула и прогрохотала вон в своих армейских ботинках, которые носила без шнурков. Ботинки протопали вниз по лестнице, к входной двери и на улицу.
Брайан-старший, Брианна и Брайан-младший обсуждали в чью комнату нести багаж Поппи.
Брайан-младший с нехарактерной для себя горячностью твердил:
— Только не в мою, пожалуйста, не в мою.
— Папа, ее пригласил ты, а значит, она должна спать в вашей с мамой комнате, — убеждала Брианна.
— Между мной и мамой не все гладко, — вздохнул Брайан. — По ее просьбе я теперь сплю в сарае.
— О боже! — воскликнула Брианна. — Вы разводитесь?
Одновременно с сестрой Брайан-младший спросил:
— Значит, в этом году нам придется наряжать две елки, пап? Одну для нас в доме и вторую для тебя в сарае?
— Что вы нудите о разводе и чертовых елках? Меня тошнит от ваших слов. Но не обращайте внимания на выдворенного старика-отца! С чего бы ему наслаждаться теплом и светом дома, за который он, черт возьми, до сих пор платит?
Брайан хотел, чтобы дети обняли его. В молодости он как-то смотрел по телевизору «Уолтонов». Мать в это время красилась, готовясь к свиданию с очередным «дядей». Брайан помнил запах ее пудры и как искусно Ивонн управлялась с кисточками. На финальной сцене сериала, когда вся семья желала друг другу спокойной ночи, у Брайана в горле всегда вставал ком.
Но Брианна сердито выпалила:
— Так куда нам тащить сумки этой тупой коровы?
— Она же твоя лучшая подруга, Брианна, — одернул дочь Брайан. — Я логично полагал, что, конечно, она будет спать в твоей комнате.
— Лучшая подруга! Да я скорее подружусь со страдающей недержанием и больной на голову шлюхой, чем с этой…
Брианна не могла выразить словами свое отвращение. Она приехала домой и обнаружила там очевидно выжившую из ума мать, не встающую с постели в белой-белой комнате-коробке, а теперь еще и отец вообразил, что дочь станет жить в одной комнате с кровосоской Поппи, которая уже испортила ей первый семестр.
Багаж по-прежнему громоздился на лестничной площадке, когда Поппи позвонила Брайану-старшему и сообщила, что «старик с ужасным уродским лицом маньяка» преследовал ее от газетного киоска, где она покупала бумагу для самокруток. Она сообщила в полицию и теперь прячется в парке по соседству.
Брайан ответил:
— Это, очевидно, Стэнли Кроссли, он чудесный человек, живет в конце нашей улицы.
Брианна выхватила у отца телефон:
— Его лицо изуродовано, потому что мистер Кроссли чуть заживо не сгорел в «Спитфайре». Или ты не слышала о Второй мировой войне? А про летчиков-истребителей тоже не слышала? Сейчас же позвони в полицию и скажи, что ошиблась!
Но требование запоздало, снаружи уже выли сирены. Поппи сбросила звонок.
Рассерженная Ева ударила кулаками по подушке. Ее покой был разбит вдребезги. Она не хотела слышать разговоры на повышенных тонах в коридоре и вой сирен на улице. И не желала видеть эту придурочную врунью в своем доме даже пять минут. Она знала Стэнли Кроссли, всегда сдержанный, учтивый, он приподнимал шляпу, когда встречал Еву на улице.
Прошлой весной он сел рядом с Евой на деревянную скамейку, которую установил в память о своей жене Пегги. Они с Евой обменялись банальностями о погоде. А затем старик внезапно заговорил о сэре Арчи Макиндо, хирурге, который восстановил ему лицо, пришил веки, нос и уши.
— Я был совсем мальчишкой, — сказал тогда мистер Кроссли. — Восемнадцать лет. Симпатичный, наверное. Но в казармах, где мы жили с ребятами, не было зеркал.
Ева ожидала, что он продолжит, но старик встал, приподнял шляпу и захромал в сторону магазинов.
Она в отчаянии откинулась на подушки. Брайан-младший и Брианна препирались в соседней комнате.
Прежде Ева едва ли не каждый день собиралась зайти к Стэнли, который жил в каких-то ста метрах от Боберов, хотела пригласить ветерана на чай. Ева представляла, как накроет стол белой скатертью, разрежет торт, поставит фарфоровое блюдо с огуречными сэндвичами. Но к стыду своему, проходя мимо дома старика по меньшей мере дважды в день, она так его и не пригласила.
Ева злилась на мужа. Приволочь эту невозможную Поппи, когда обстановка в доме и так накалена — да с таким же успехом он мог притащить динамит на Ночь костров.
— Брайан, отправляйся и отыщи эту маленькую дрянь, — велела она. — Ты за нее в ответе.
