Однако в нью-йоркском аэропорту с Валентином Сергеевичем произошла очередная перемена. Пары спиртного улетучились, эйфория покинула его, а на первое место вышла усталость от долгого перелета и обычная неуверенность. Он стал похож на снулую рыбу и, как и положено рыбе, молчал, глядя вокруг с тоской и отчаянием.
В отчаяние его повергло «нашествие» языков, с которым мы столкнулись в нью-йоркском аэропорту. Грандиозность аэровокзала и обилие народа вызвали у Валентина Сергеевича шок. Да и было отчего закружиться голове — тысячи лиц, белых, черных, желтых — сновали и мельтешили вокруг: бизнесмены в деловых костюмах, с ноутбуками в руках, расфуфыренные пенсионерки-туристки, обвешанные фотоаппаратами и видеокамерами, двухметровые негры в ярких майках, какие-то восточные делегации в тюрбанах и расписных халатах. Все они растекались по бесчисленным терминалам, но на смену им являлись тысячи новых, не менее экзотических персонажей. Это настоящее вавилонское столпотворение навеяло на моего спутника почти священный ужас.
Здесь неожиданно выяснилось, что, несмотря на свою откровенность, Валентин Сергеевич умудрился скрыть от меня весьма важную деталь— что билет до Колумбии на него уже забронирован, осталось только отыскать его в одной из бесчисленных касс. Он поведал мне это с глубочайшей тоской и тревогой, совершенно недвусмысленно рассчитывая на мою помощь.
— А что вы стали бы делать, если бы прилетели сюда один? — с любопытством спросила я. — Как вы собирались выйти из положения?
— Ну-у, я надеялся, что мне хватит школьных знаний английского… — смущенно признался Быков. — А сейчас все английские слова почему-то выскочили из головы… — Произнося это, он уже совсем не был похож на конкистадора. И вообще, в своем непрезентабельном костюме, с обшарпанным чемоданом в руках и с бегающими глазами, он вызвал легкую настороженность охраны, и я уже несколько раз ловила обращенные на нас взгляды подтянутых парней в синей форме с портативными рациями в руках. Взгляды эти были пока достаточно деликатны, но пренебрегать ими не стоило, и я постаралась побыстрее уладить вопрос с билетом.
Билет в этой огромной, но хорошо отлаженной машине, разумеется, нашелся. У Валентина Сергеевича словно камень с души свалился. Он испытал кратковременный душевный подъем и объявил меня ангелом-хранителем. Но потом, когда выяснилось, что у ангела билета на данный рейс не имеется и поэтому возможно, что здесь, в Нью-Йорке, мы и расстанемся, у Валентина Сергеевича сделался вид ребенка, которого лишили сладкого. Но обижаться ему нужно было только на самого себя. Ведь если бы он еще в Москве посвятил меня во все детали своего путешествия, мне бы тоже забронировали билет именно на этот рейс. А так получилось совсем глупо, и я расстроилась ненамного меньше Валентина Сергеевича. У меня в уме уже прокручивались варианты каких-то экстренных мер, вплоть до насильственного отстранения Валентина Сергеевича от полета, но тут, к счастью, выяснилось, что на «Боинге», вылетающем в столицу Колумбии, имеются свободные места. Мы оба вздохнули облегченно.
Покровители Быкова рассчитали все на редкость экономно — до отлета лайнера в Боготу оставалось не более получаса, и нам даже не нужно было ломать голову, как убить время. Правда, возникли некоторые проблемы, которые в конечном итоге разделили нас с Быковым.
Я прошла таможенный контроль без затруднений, а бедного Валентина Сергеевича увели для личного досмотра. Откровенно говоря, он и в самом деле выглядел подозрительно — на террориста, пожалуй, не тянул, но на отчаявшегося от безработицы эмигранта, который решил свести счеты с жизнью, в надежде что его семья получит страховку, был очень похож.
Идя к выходу на посадку, я оглянулась и увидела его бледное расстроенное лицо: Быков крутил головой налево и направо в тщетной попытке высмотреть какую-нибудь спасительную соломинку. Сотрудник таможни вежливо, но крепко удерживал его за сиреневый рукав пиджака. Я не особенно тревожилась — за моим спутником не было пока никакого компромата, документы у него были в порядке, и, может быть, в экстренной ситуации ему удастся оживить школьные познания в английском, чтобы ответить на вопросы таможенника.
Деловой класс колумбийского рейса был заполнен далеко не весь. Даже когда со значительным опозданием появился последний пассажир — Быков, некоторые кресла оставались пустыми. Однако напуганный таможенниками Валентин Сергеевич не рискнул больше проводить экспериментов с пересаживанием и только обреченно вертел головой, высматривая в салоне мое лицо, но я предпочла не обнаруживать своего присутствия и поглубже вжалась в кресло. Откровенно говоря, я уже немного устала от общества незадачливого судостроителя. Тем более что бессонный перелет и смена часовых поясов начинали сказываться и на мне.
Мое кресло находилось рядом с иллюминатором, и перед самым отлетом я наблюдала довольно любопытную картину — посадку некоей персоны в наш самолет. Персону сопровождали двое телохранителей — весьма серьезные молодые люди в темно-серых пиджаках, с напомаженными жгуче-черными волосами, которые очень выгодно оттеняли их загорелые звероватые лица и безупречной белизны зубы. Сама персона выглядела на голову ниже своих «горилл» и лет на десять старше. Это был довольно изящный мужчина с длинными волосами до плеч и смуглым широкоскулым лицом, на котором словно застыло выражение скуки и превосходства надо всем остальным человечеством. Он был одет в черные брюки и отливавший золотом пиджак, из-под которого выглядывала розовая рубашка с расстегнутым воротничком.
По трапу он взошел поистине королевской походкой, словно оказывал авиакомпании неслыханную честь своим присутствием. Глядя на повадки этого человека и его парчовый пиджак, я подумала, что это вполне может быть какая-то рок-звезда.
Оказалось, что за восхождением этой «звезды» на наш борт следила не одна я. Неожиданно зашевелился мой сосед по креслу и произнес по-английски:
— Карлос Сесар Ортега, один из боссов колумбийской наркомафии… Однако направляется, как видите, не в тюремную камеру, а в салон первого класса. Насколько мне известно, возвращается домой после художественного аукциона, где приобрел три полотна Моне. У него в сельве, говорят, прекрасная коллекция французских импрессионистов. Что ж, он может себе это позволить…
Голос соседа звучал чуть насмешливо, но исключительно корректно, с явным оксфордским акцентом. Внешность тоже выдавала в нем коренного англичанина — грубоватое, но полное достоинства лицо со щеточкой рыжеватых усов над верхней губой, короткие жесткие волосы, перечеркнутые безукоризненной ниточкой пробора, твидовый пиджак и запах крепкого одеколона. Он произнес все это спокойным тоном, словно посвящал меня в тайны своей близкой родни.
— А это не опасно? — делая наивные глаза, спросила я. — Если такой человек летит в нашем самолете?
Англичанин улыбнулся и тронул пальцами щеточку усов. Ногти у него были коротко остриженные и ухоженные.
— Ну, что вы! — сказал он снисходительно. — В обыденной жизни это совершенно безобидный человек — джентльмен и ценитель искусств… Однако, кажется, я вас немного напугал своим бесцеремонным комментарием? Прошу меня извинить. У вас было такое заинтересованное лицо… Мисс — американка?
