Владимир Иванович стоял на полу на коленях и мычал что-то невнятное. По характеру мычания я поняла, что это были угрозы в адрес Стеллы, причем апеллировать он собирался к органам правопорядка.
Чтобы рассмотреть толстяка как следует, я убрала с полки белье и не без труда усадила на нее «жертву». Когда я увидела его физиономию, то убедилась, что некоторые свойства Багиры, видимо, присущи почти каждой женщине: три параллельные полосы с капельками крови тянулись по диагонали ото лба до подбородка, так что я вынуждена была сначала убедиться в целости правого глаза пострадавшего, прежде чем начать с ним разговор.
Глаз был красный, но никаких серьезных повреждений я не заметила, видимо, толстяк очень вовремя зажмурился.
— Проститутка, — в это время всхлипнул он. — Да как она посмела!
Я отметила про себя некоторую нелогичность его утверждения, но оставила это на его совести. По его логике, прими Стелла его ухаживания и получив за это вознаграждение — а оно было обещано, — он бы назвал ее девушкой честной.
Я включила кондиционер, взяла полотенце и отправилась в туалет, чтобы намочить. А когда вернулась в купе, Владимир Иванович уже рассматривал свою физиономию в маленьком зеркальце, которое, судя по всему, позаимствовал из сумочки своей обидчицы.
При моем появлении он разразился потоком грязной брани, повторять которую не принято даже в суде. Одновременно он придерживал что-то у себя между ног — видимо, удар Стеллы достиг своей цели и приносил теперь Владимиру Ивановичу немалые страдания.
— Спасибо вам, родная, — стонал он, когда я промокнула холодным полотенцем кровь на его лице, — что бы я без вас делал?
«Сказала бы я тебе…» — подумала я, но ссориться с Владимиром Ивановичем не входило пока в мои планы.
Дождавшись, когда он отойдет от первого шока и ему станет доступен реальный смысл происшедшего, я приступила к душеспасительной беседе.
— Вам немного полегче, Владимир Иванович? — для начала спросила я.
— У меня все болит, — еле слышно проскрипел он и показал рукой на голову.
Обследовав его затылок, я обнаружила там здоровенную шишку. Значит, он на самом деле на несколько минут потерял сознание при падении. Надо сказать, легко отделался! Тесное купе вагона — не самое лучшее место для единоборства, особенно при его весе и габаритах.
Еще раз намочив розовое от крови полотенце, я положила его ему на голову.
— Хорошо бы пятачок, — предложил Владимир Иванович.
Для его шишки потребовалось бы, как минимум, четыре пятачка, но я не стала ему об этом говорить, чтобы не расстраивать.
Он сидел с видом великомученика у окна и время от времени прикладывался лбом к холодному стеклу. Самое время было приступать к разговору, чтобы расставить все точки над «i» и тем самым предостеречь Владимира Ивановича от неправильных действий в дальнейшем. Судя по всему, он в этом сильно нуждался.
— Стелла собирается заявить в милицию о попытке изнасилования, — взяла я быка за рога.
Я не ожидала, что мои слова потрясут его до такой степени. Он чуть не сполз вниз с полки, и мне пришлось оказать ему еще одну услугу, прислонив к стенке и подоткнув для надежности, как ребенка, матрасом.
— С какой стати? — голосом древнего старца прошелестел он. — Я же просто…
— Вы не поняли друг друга, — перебила я его, — но милиция, поверьте, будет на ее стороне. Тем более что многие видели, как вы ухаживали за ней.
— Я просто хотел поправить на ней одеяло, — пролепетал толстяк, и вся его былая агрессия и справедливое негодование растворились, как туман.
— Попробую уговорить ее не возбуждать в отношении вас уголовного дела…
— О господи! — выдохнул он, услышав мои слова.
— Но, Владимир Иванович, вам лучше сейчас не показываться ей на глаза и стараться вести себя потише.
Он снова посмотрел на себя в зеркальце и глазами побитой собаки взглянул на меня.
— Как же я появлюсь перед своими сотрудниками в таком виде?
— Ну, впереди еще четыре дня, — заверила его я, — все пройдет, никто и не заметит.
— Вы думаете?
— Уверена. Я же, в конце концов, медицинский работник, — добавила я для убедительности.
— Спасибо, родная. Вы заходите ко мне завтра, а пока мне лучше прилечь.
Ко всему прочему мне пришлось еще перетаскивать в свое купе постель и вещи Стеллы.
— Поговорите с ней, — попросил меня на прощание Владимир Иванович. — Я готов компенсировать со своей стороны…
— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещала я.
Стелле стало заметно лучше за время моего отсутствия, и я оставила ее спать и приходить в себя окончательно.
* * *
Поезд наш подходил к Челябинску. Я стояла у окна в коридоре и подводила итоги дня. Большую его часть я считала напрасно потерянной, и это раздражало меня, не давая заснуть.
Хотя сегодня я сумела убедиться в невиновности Тимофея, разлучить Стеллу с ее похотливым соседом, в результате чего могла при первом удобном случае «прощупать» теперь и того, и другого, меня не покидало ощущение, что главные действующие лица предстоящей схватки пока так и остались незадействованными в моей игре.
Поэтому, когда дверь в четвертое купе неожиданно открылась и из него вышли Санек с Толяном, я сделала стойку не хуже охотничьей собаки.
Следом за ними по коридору продефилировал Борис Алексеевич и, проходя мимо меня, озорно подмигнул мне глазом.
Я заскочила в купе, накинула теплую кофточку и направилась вслед за ними. Поезд в Челябинске должен был простоять довольно долгое время, и, видимо, поэтому никто не торопился. Несколько человек спокойно «проплыли» мимо меня, разыскивая четвертый вагон; где-то в конце перрона кто-то переругивался с носильщиком; по местному времени стояла уже глубокая ночь, и только теперь я как следует поняла, что мы с каждым часом все дальше продвигаемся на восток.
Я не рискнула далеко отходить от своего вагона и видела, как в нескольких метрах от меня в тени вокзального здания прислонился к стене Борис Алексеевич: я не потеряла его только благодаря огоньку сигареты в его руке.
Санек с Толяном исчезли в неизвестном направлении, и я терялась в догадках, куда это они могли исчезнуть с перрона в такое время.
Наконец один из них появился с несколькими бутылками в руках. И благодаря тому, что он остановился рядом со мной, я могла убедиться, что это был Толян. У меня еще были по этому поводу некоторые сомнения, но, когда проводница вагона обратилась к нему по имени и он охотно отозвался, сомнения исчезли окончательно.
Докурив сигареты и закинув окурок под колесо, он не стал дожидаться своего соседа, вернувшись в купе.
Борис Алексеевич оставался все это время на том же самом месте и никак не обнаруживал своего присутствия.
