Опершись на трости и попыхивая трубками, два внушительных москвича, чем-то напоминающие в этот момент Федора Достоевского и Карла Маркса в день встречи двух гигантов у колоннады игорного дома в Висбадене, смотрели на меня. Есть чем озадачиться.
Вдруг осенило. Давайте отправимся, судари мои, в кафе, из которого бежал героически полковник Виталий Юрченко
[20]
. Об этом местечке сейчас пишут в газетах. Я и сам с удовольствием посмотрю.
Московские вольнодумцы переглянулись. Как? Неужели во всей этой истории с похищением, отравлением и бегством этого страшнейшего персонажа с длиннейшими усами есть хоть что-то реальное? Мы-то полагали, что все сплошное вранье.
В Джорджтауне, сказал я, вымысел и реальность нередко пересекаются. Во всяком случае, в газетах пишут о коктейле «Юрченко» и о борще «Советский офицер». Сказав это, я заметил, что невозмутимые и ироничные интеллектуалы начинают впадать в состояние крайнего возбуждения, что твои девятиклассницы. Ну что же, господа, мы тут толчемся на одном месте, давайте же, наконец, продвигаться!
Стараясь все же унять внутреннюю суетливость прежних приятелей и как бы предлагая им просто включить посещение юрченского кафе в общую атмосферу вечера, я повел их по узкой набережной канала, через театральный мир старины под раскидистыми ветвями грабов, мимо крошечных окон и полуоткрытых дверей различного мелкого старинного капитализма, то ли это колониальная формация с запахами шандры и конской мяты и с пожелтевшими сосудами, хранящими порошок толченых сухих шершней, то ли это лавочка по продаже шотландских волынок, то ли это часовых дел мастерская с выставленным в окне ощетинившимся дикобразом, взирающим с вполне понятным раздражением на песочные часы, занятые своим необъяснимым делом.
На Висконсин-авеню уже катили потоки машин, светились вывески сомнительных кинотеатров, играл бродячий саксофонист, скользил продавец фиалок. Если вы думаете, что они нищие, эти продавцы фиалок, вы ошибаетесь, дорогая моя, они миллионеры. Из кафе «У свиной ножки» вышла компания цирковых пони, то есть упряжка панков. Пахнуло лошадиным потом.
Вот именно отсюда, как сообщала советская сторона, ускользнул предварительно похищенный и истерзанный американскими церэушниками добропорядочный трижды в кавычках дипломат Юрченко. Отсюда он и прошел «на рысях на большие дела» вверх по Висконсин до ворот расположенного неподалеку советского посольства. Место действия совпадало и с американской версией. Да, именно отсюда, сообщали наши газеты со слов авторитетных источников, этот важнейший в истории перебежчик, пятый номер в иерархии КГБ, охваченный спазмом невыносимой ностальгии, терзаемый «кризисом среднего возраста» и любовью к таинственной Титани из советско-канадских кругов, рванул вверх по Висконсин к вышеупомянутым воротам.
Как же выглядит место действия? Несколько деталей для будущих постановщиков киностудии «Беларусьфильм». Это с понтом французское место «О пье де кошон» выглядит с понтом по-французски, несмотря на настоящий, вдоль всей стены, американский бар с двумя тысячами всевозможных бутылок, как в прямом, так и в перевернутом положении. Наиболее французской, по мнению хозяев, деталью, очевидно, является преотвратительная парсуна
[21]
в центре зала, на которой изображены несколько французских поваров с огромными ножами, несущихся за пребольшущей свиньей. Не знаю, как насчет людей из разведки, но у обычных посетителей эта парсуна не вызывает ни юмора, ни аппетита.
Столы стоят в довольно расшатанных кабинках, на стенах кабинок плохо различимые фотокартинки из французской жизни. К деталям дизайна следует отнести и группу французских официантов в бывалых фартуках, которая (группа), расположившись в районе туалета, ведет несомненно бессмысленный разговор на кажанском наречии языка Мольера. Маленькие усики, плебейский румянец, персонажи Золя. Кажанское племя живет тут у нас на берегу Мексиканского залива несколько столетий, с каждым столетием все более отставая от традиций Елисейских Полей, но не брезгая, по слухам, мелкотравчатым пиратством.
Туалет заведения заслуживает особого упоминания. Несмотря на свое расположение в центре самой дезинфицированной и дезодорированной страны, он упорно напоминал мне соответствующее «узло» в ресторане «Утес» сахалинского порта Холмс снежной зимой 1961 года. Ностальгия – явление чрезвычайно сложное. Иной раз нечто совершенное неожиданное, какое-нибудь дуновение или движение мокрой тряпки может вызвать в человеке целую гамму чувств.
Мне показалось, что мои московские друзья в некотором замешательстве: они явно ожидали чего-то более элегантного, чем эта круглосуточная харчевня. Как могло ЦРУ привести сюда на ужин гостя такого крупного калибра, как Оно (триумф непостижимого для английского уха среднего рода!) могло избрать столь захудалое заведение, в котором к тому же входная дверь едва ли не сваливается с петель от бесконечного употребления и что ни минута – то панк завалится, то студент, то ночная орхидея возникает с клиентом.
Коктейль «Юрченко» оказался чем-то сродни тому, что я пил на безобразных студенческих пьянках по периметру Казанского университета – смесь водки со сладковато-парфюмерным ликером. Борщ «Советский офицер» подали в кофейных кружках, что не мешало ему, впрочем, слегка отдавать застоявшимся пивом. Официант Жакко в непринужденной манере чеховского полового, породнившегося с зощенковским банщиком, рассказал нам свою версию исторических событий, поразивших забегаловку «У свиной ножки».
Вот она:
«Врать не буду, господа хорошие, распрекрасно помню обеих. Ну да, обоих. Как раз Мишеля я подменил – у него герлфрендиха в ту ночь рожала. Тут входят двое в полумасках, ну, ежели не в полумасках, месье, то значит в темных очках, обязательно, словом, сразу видать – непростой народ. Все уставились сначала на усатого косолапого – кажись, пан Лех Валенса лично пожаловали? Э, нет, видим, сходство ограничивается только лицевой растительностью, в глазках у клиента «Солидарности» не отмечается. Насчет сопровождающего врать не буду, ничего особенного сказать не могу – обыкновенный Сильвестр Стиллон, таких тут немало прогуливается.
Замечается также, что главный посетитель, то есть с усами, не очень то как бы доволен окружающими обстоятельствами, что называется, нос воротит, как бы укоряет спутника – дескать, куда меня привели: французский стиль ему явно не в жилу. Спутник, однако же, успокаивает усача – не волнуйтесь, дескать, можно и здесь неплохо по буфету погулять, и заказывает с ходу то, чего тут у нас уже лет пять никто не заказывал – пару омаров, то есть Огюста и Жозефину, тех самых, что у нас тут уже лет пять в аквариуме жили и к которым и персонал, и клиентура привыкли.
Ничего не поделаешь, раз в меню указаны, значит, надо сервировать. Сервирую в дурном расположении настроения, прислушиваюсь к разговору. О чем говорили? Собственно говоря, о любви беседовали эти двое. Верность, говорят, в любви вещь совершенно необязательная, а вот измена требует определенной стойкости. Мы к таким разговорам промеж мужчин вполне привыкли, господа хорошие.
