– Совершенно натуральный, – все так
же благожелательно уверил его Эраст Петрович.
Тут я прервал эту диковинную беседу, пригласив
статского советника следовать за мной.
* * *
Удивительно, но, оказавшись перед лицом такого
количества августейших особ, Эраст Петрович Фандорин не выказал ни малейшей
растерянности. Легкий, но в то же время почтительный поклон, обращенный вроде
бы ко всем присутствующим, но в то же время главным образом к его величеству,
сделал бы честь чрезвычайному и полномочному посланнику какой-нибудь великой
державы.
Кирилл Александрович, только что превозносивший
достоинства Фандорина, без каких-либо приветственных слов, резко и, как мне
показалось, неприязненно потребовал:
– Расскажите, что вам известно про
доктора Линда и вообще про всю эту историю.
Вошедший наклонил голову, как бы давая понять,
что вопрос ему понятен, но сказал совсем не то, чего от него ждали. Взгляд его
холодных голубых глаз, скользнув по лицам сидящих, остановился на листке
бумаги, лежавшем посреди стола.
– Я вижу, письмо п-получено. Могу ли я
ознакомиться с его содержанием?
– Я предупреждал, это наглец, каких
мало! – возмущенно воскликнул Симеон Александрович, но Фандорин даже не
взглянул в его сторону.
Не обратил внимания на слова брата и Кирилл
Александрович.
– Да, Джорджи, прочти письмо вслух. Здесь
важно каждое слово.
– Да-да, – подхватил его
величество. – Я бы тоже послушал еще раз.
Георгий Александрович брезгливо взял со стола
листок и стал читать послание, написанное на французском:
Господа Романовы,
Предлагаю выгодную сделку: маленького принца
Романова весом в 10 килограммов на маленького графа «Орлова» весом в 190 карат.
Обмен состоится завтра, и не вздумайте подсунуть подделку – у меня свой ювелир.
Если согласны, ровно в полдень дайте ответ с семафора Александрийского дворца.
Если нет, принц будет вам немедленно возвращен. Частями.
Искренне ваш,
Доктор Линд.
P.S. Прилагаю шифр для светового сигнала.
Я как раз собирался подлить его величеству
кофе, да так и застыл с кофейником в руках, причем от потрясения даже пролил на
пол несколько капель, чего со мной никогда в жизни не случалось. Чудовищность
письма превзошла самые мои худшие опасения. Его высочество – частями? Боже,
Боже…
– Что за семафор? – вот
единственное, что заинтересовало в этом кошмарном послании Фандорина.
Задавать вопросы в присутствии его величества
непозволительно, однако государь не только снисходительно отнесся к такому
вопиющему нарушению этикета, но и с всегдашней своей любезностью ответил сам:
– Старинный, световой. Установлен на
крыше дворца еще при моем прадеде, а в царствование деда оборудован
электрическими огнями для темного времени и пасмурной погоды. С семафора можно
посылать световые сигналы, которые видно почти из любой точки города.
Вместо того, чтобы верноподданнейше
поблагодарить его величество за милостивое разъяснение, Фандорин лишь задумчиво
покивал и уточнил:
– «Орлов» – это, надо полагать, т-тот
самый алмаз, которым украшен императорский скипетр?
– Да, – кротко подтвердил
государь. – Тот самый, купленный графом Орловым в Амстердаме в 1773 году
по поручению Екатерины Великой.
– Невозможно, совершенно немыслимо, –
отрезал Симеон Александрович. – Ни о каком обмене не может быть и речи.
Это же реликвия!
– Невозможно, – согласился Кирилл
Александрович. – Через пять дней торжественный вынос государственных
регалий, еще через два дня – коронация. Без скипетра церемония не состоится.
Любые деньги – пускай, но «Орлова» ни в коем случае.
Все, словно сговорившись, обернулись к Георгию
Александровичу, чье мнение, мнение отца, имело здесь особенную важность.
И великий князь оказался достоин своего
положения и звания. На его глаза навернулись слезы, рука непроизвольно оттянула
тугой воротник, но голос его высочества был тверд:
– Невозможно. Жизнь одного из великих
князей, пусть даже… моего сына (здесь голос Георгия Александровича все-таки
дрогнул) не может быть выше интересов монархии и государства.
Вот что я называю августейшим величием – это
вершина, достичь которой способны лишь те, кто отмечен и избран Богом.
Социалисты и либералы пишут в своих газетенках и листовках, что императорский
дом купается в роскоши. Это не роскошь, это сияющий ореол российской
государственности, и каждый из членов императорской фамилии во имя России готов
пожертвовать собственной жизнью и жизнью тех, кого любит.
Комната заколыхалась у меня перед глазами,
радужно переливаясь, и я заморгал, стряхивая с ресниц слезы.
– А что если заменить алмаз
стразом? – раздался из угла голос полковника Карновича. – Можно
изготовить такую копию, что не отличишь.
– За столь короткий срок изготовить
п-подделку такого уровня невозможно, – ответил ему Фандорин. – К тому
же Линд пишет, что у него имеется собственный ювелир.
Кирилл Александрович пожал плечами:
– Я одного не понимаю, зачем ему
непременно понадобился «Орлов»? Ведь этот камень бесценен, а стало быть, не
имеет рыночной цены. Он известен во всем мире, его даже не продашь.
– Отчего же, ваше высочество, –
возразил полковник. – Можно распилить его на три-четыре больших алмаза и
несколько десятков средних и мелких.
– И за сколько всё это можно продать?
Карнович покачал головой, не зная, что
ответить.
– Я в этом немного разбираюсь, –
сказал Фандорин. – Три больших алмаза, каратов по пятьдесят, могут стоить
примерно по полмиллиона рублей золотом каждый. Мелкие – ну, п-предположим, еще
полмиллиона.
– Два миллиона? – просветлел лицом
император. – Но мы не пожалеем за нашего дорогого Мику этой суммы!
Фандорин вздохнул:
– Ваше величество, дело здесь вовсе не в
двух миллионах. Я манеру Линда знаю. Это шантаж, причем г-гораздо большего
масштаба, чем кажется на первый взгляд. Речь идет не просто о жизни одного из
одиннадцати кузенов вашего величества. Линд покушается именно на коронацию,
отлично понимая, что без «Орлова» церемония невозможна. А жизнь мальчика – лишь
средство д-давления. Смысл угрозы даже не в убийстве великого князя, а в том,
что Линд сорвет коронацию и опозорит Россию и династию Романовых на весь мир,
подбросив части тела мальчика в самые людные места.
