– Как что, Джорджи, – время! –
воскликнул Кирилл Александрович. – Целую неделю времени!
– И вероятность спасения ребенка, –
добавил Фандорин. – Наше условие будет т-такое: взносы передаются
ежедневно, и при каждой передаче мы должны иметь несомненное доказательство
того, что мальчик жив. Это семь лишних д-дней жизни для его высочества. И семь
шансов зацепить ниточку, которая выведет нас к доктору. Как бы ни был хитер
Линд, он может допустить ошибку. Я буду начеку.
Георгий Александрович вскочил, выпрямившись во
весь свой немалый рост.
– Да, теперь я вижу, что это отличная
мысль!
Идея и в самом деле выглядела весьма удачной –
даже Симеон Александрович не нашелся, что против нее возразить.
– А в посредники я определю самого
толкового из своих агентов, – предложил Карнович.
– У меня в Охранном есть настоящие
львы, – немедленно вскинулся московский генерал-губернатор. – И
отлично знают город, не то что ваши царскосельские шаркуны.
– П-полагаю, будет лучше, если в роли
посредника выступлю я, – тихо проговорил Эраст Петрович. –
Разумеется, в каком-нибудь маскараде. Я хорошо знаю и Москву, и повадки Линда.
Кирилл Александрович положил конец спору,
твердо заявив:
– Это мы решим после. Главное, что у нас
появился хоть какой-то план действий. Ники, ты его тоже одобряешь?
Вопрос был задан явно для формы, ибо не бывало
случая, чтобы его величество возражал против чего-то, одобренного старшим из
своих дядьев.
– Да-да, дядя Кир, целиком и полностью.
– Отлично. Полковник, садитесь, берите
шифр и составляйте послание… – Его высочество, заложив руки за спину,
прошелся по гостиной. – «Согласны. Нужна отсрочка в семь дней. За каждый
день готовы выплачивать по сто… нет, по двести тысяч рублей. Передача порциями,
ежедневно, в любом месте и в любое время, но с непременным предъявлением
пленника». Ну как? – спросил он, причем не у своих августейших
родственников, а у Фандорина.
– Неплохо, – предерзко ответил тот
командующему императорской гвардией. – Но я бы п-прибавил: «Иначе сделка
не состоится». Линд должен понять, что мы признаем его карту сильной и готовы
заплатить дорогую цену, но вить из себя веревки не дадим.
* * *
Высокие гости не разъехались и после принятия
трудного решения, ибо Фандорин высказал твердое убеждение, что ответ от Линда
последует в самом скором времени: такими же световыми сигналами, телеграфом (в
Александрийском дворце имелся аппарат), телефонным звонком или каким-нибудь
совершенно необычным способом. Эраст Петрович сказал, что однажды в подобных
обстоятельствах послание от доктора влетело в окно вместе со стрелой, пущенной
с большого расстояния.
Подумать только – самодержец всероссийский,
генерал-адмирал флота, командующий гвардией и московский генерал-губернатор
терпеливо ожидали, когда им соблаговолит ответить какой-то проходимец! Уверен,
что ничего подобного в русской истории не происходило со времен тильзитских
переговоров с Корсиканцем, но Бонапарт по крайней мере был император.
Чтобы не терять времени даром, великие князья
стали инструктировать высочайшего племянника по части приема иноземных послов и
августейших особ, прибывающих на торжества. Именно в этих встречах и состоит
главный политический смысл коронации, ибо под видом протокольных аудиенций
нередко решаются многие деликатнейшие вопросы межгосударственных отношений,
делаются ответственнейшие дипломатические демарши, составляются новые альянсы.
Безусловно, его величество был еще слишком
неопытен в подобных тонкостях и нуждался в наставлении. Не говоря уж о том, что
покойный государь, бывший не очень высокого мнения об умственных способностях
цесаревича, не считал нужным посвящать его в секреты высшей дипломатии. К
примеру, новый император лишь после вступления на престол, да и то не сразу, узнал,
что направление русской внешней политики тайным образом повернулось в
совершенно противоположную сторону: хотя по видимости мы остаемся другом его
величества кайзера, нами заключен негласный оборонительный союз со злейшим
врагом германцев Францией. И это был далеко не единственный сюрприз для
молодого наследника.
Инструктаж носил весьма щекотливый характер, и
я, убедившись, что на столе есть все необходимое, счел за благо удалиться.
Щекотливость состояла не столько даже в секретности сведений, сколько в сугубо
родственном тоне, который приняла беседа. Дело в том, что его императорское
величество не очень быстро усваивал сказанное, и августейшие дядья стали терять
терпение, иногда употребляя в адрес племянника выражения, возможно, допустимые
между близкими родственниками, но немыслимые в присутствии слуг.
Что ж, у меня были собственные гости, хоть и
менее именитые, но несравненно более взыскательные. Устроив господина
Фандорина, полковника Карновича и князя Глинского в большой гостиной, где мой
помощник Сомов подал им кофе и сигары, я отправился в лакейскую, маленькую
уютную комнатку на первом этаже, расположенную по соседству с кухней. Там пили
чай дворецкий генерал-губернатора Фома Аникеевич, дворецкий старшего из великих
князей Лука Емельянович, камердинер его величества Дормидонт Селезнев и
фандоринский японец Маса. Я попросил мадемуазель Деклик время от времени
заглядывать к моим гостям, чтобы они не чувствовали себя покинутыми – и еще для
того, чтобы чем-нибудь занять бедную женщину, раздавленную обрушившимся на нее
несчастьем. Отлично знаю по собственному опыту, что в минуту тяжких
нравственных страданий нет лучшего средства, чем исполнение светских
обязанностей. Помогает держать себя в руках.
Войдя в лакейскую, я обнаружил там кроме
бледной, но по видимости совершенно спокойной гувернантки, еще и мистера
Фрейби, сидевшего чуть поодаль от всей компании с неизменной книжкой в руках.
Впрочем, удивляться тут было нечему. На улице шел дождь, английские джентльмены
отправились на свой вынужденный променад, и мистеру Фрейби, должно быть,
прискучило сидеть у себя в комнате. Всякому дворецкому известно, что лакейская
– это нечто вроде гостиной или, выражаясь на британский манер, клуба для
старшей прислуги.
В первый миг присутствие англичанина меня
расстроило, поскольку я намеревался провести с моими гостями собственный тайный
совет, однако сразу же вслед за тем я вспомнил, что мистер Фрейби не понимает
по-русски ни единого слова. Что ж, пусть сидит читает.
