– Вы всё испортили, Карнович, –
сказал Фандорин, останавливаясь перед полковником. – Культя нашпигован
п-пулями, а он один знал, где искать Линда. Откуда вы только взялись, черт бы
вас побрал! Вы за мной шпионили?
Вид у Карновича был несколько сконфуженный. Он
покосился в мою сторону и ничего не ответил, но Фандорин и так понял.
– Вы, Зюкин? – тихо произнес он,
глядя на меня, и покачал головой. – Как глупо…
– Карэ да! – визгливо выкрикнул
господин Маса, находившийся от меня на некотором отдалении. – Урагиримоно!
Словно во сне, я увидел, как он разгоняется,
высоко подпрыгивает и выбрасывает вперед ногу.
Очевидно, мое зрение работало гораздо быстрее
мысли, потому что я успел очень хорошо рассмотреть стремительно приближающийся
к моему лбу ботинок японца (маленький, желтой юфти, со стоптанной подметкой).
И тут 10 мая для меня закончилось.
11 мая
Субботы для меня не было, потому что ночь,
день и еще ночь я пролежал в глубоком обмороке.
12 мая
Очнулся я сразу, безо всякого предварительного
блуждания меж забытьем и явью – то есть совсем не так, как возвращаются из
обычного сна. Только что видел перед собой озаренный ползающими лучами погреб и
стремительно приближающийся желтый ботинок, потом отчего-то прикрыл глаза, а
открыл их уже в совершенно ином месте: свет дня, белый потолок, и сбоку, на
краю обзора, два лица – мадемуазель Деклик и господин Фандорин. Никакого
значения этому явлению в первый момент я не придал, просто отметил – сидят,
смотрят на меня сверху вниз, а я лежу в кровати. И лишь затем уже ощутил, как
странно затекло все тело, услышал ровный шум дождя за окном и встрепенулся:
почему это они касаются друг друга плечами?
– Grâce a Dieu! – сказала
мадемуазель. – Il a retrouvé sa conscience. Vous aviez raison
[23]
.
Я перевел взгляд с нее на Фандорина и
почувствовал, что должен его о чем-то спросить.
– Что такое «урагиримоно»? –
повторил я запомнившееся звучное слово – как мне казалось, только что
прозвучавшее.
– По-японски оно означает «п-предатель», –
спокойно ответил Эраст Петрович, наклоняясь надо мной и зачем-то оттягивая мне
пальцами нижние веки (я просто обмер от подобной бесцеремонности). – Я
рад, Зюкин, что вы живы. После такого удара можно было и вовсе не очнуться. У
вас толстая черепная к-коробка, даже сотрясения нет. Вы пролежали без чувств
почти сорок часов. Попробуйте-ка сесть.
Я сел без особого усилия и вдруг смутился,
потому что увидел, что на мне только нижняя рубашка, да к тому же распахнутая
на груди. Мадемуазель, заметив мое стеснение, деликатно отвела глаза.
Фандорин протянул мне стакан воды и все тем же
размеренным тоном сообщил сведения, окончательно вернувшие меня к реальности:
– Вы, Зюкин, сильно повредили делу,
сообщив о нашем плане Карновичу. Многообещающая нить оборвана. Культя убит.
Четверо из его банды, включая оглушенного мной часового, взяты живьем, но толку
от них никакого нет. Один использовался для с-слежения за Эрмитажем. Другой был
кучером на карете, за которой вы пытались гнаться. Это он стегнул вас кнутом,
помните? Но кто сидел в карете, он не знает, даже детского крика не расслышал.
Культя велел ему сесть на козлы на Николо-Ямской, проехать определенным
маршрутом и потом слезть у Андроникова монастыря. А там он уступил место
другому кучеру, по виду нерусскому. Вот и всё. Культя, по крайней мере, знал,
г-где у Линда логово. А теперь мы остались с пустыми руками. Так что гнев Масы
можно понять. Теперь, когда ясно, что вы живы и почти целы, моего помощника
наконец выпустят из-под ареста, а то я без него как без рук.
Я потрогал лоб и нащупал изрядную шишку. Так
мне и надо.
– И что, нет совсем никаких
зацепок? – Мой голос дрогнул от сознания всей тяжести допущенной ошибки.
– Теперь остается уповать только на
м-мадемуазель Деклик. Моя фантазия, увы, исчерпана. Сударыня, расскажите
Афанасию Степановичу о ваших поездках к Линду вчера и сегодня.
– Как, вы с тех пор уже успели побывать у
него дважды? – удивился я и обернулся к серому окну. Который же нынче час?
– Да, сегодня встхеча была хано
утхом, – ответила мадемуазель. – Вы позволите мне говохить на
фханцузски? Это будет более быстхо.
И, действительно, в пять минут изложила мне
события, произошедшие за время моего вынужденного неприсутствия.
Вчера, в субботу, ее вновь вызвали из церкви
запиской. Карета (не та, что накануне, но очень на нее похожая и тоже с
заколоченными окнами) ждала в соседнем переулке. Кучер был тот же – бородатый,
безмолвный, в низко надвинутой шляпе. Пятьдесят четыре минуты спустя (на сей
раз мадемуазель получила от Фандорина часы с фосфоресцирующими стрелками) ей
снова завязали глаза, и она оказалась в уже знакомом подземелье. На сей раз
повязку на несколько мгновений сняли, чтобы она могла взглянуть на Михаила
Георгиевича. Мальчик лежал с закрытыми глазами, но был жив. Оглядываться
гувернантке запретили, и она увидела лишь голую каменную стену, тускло
освещенную свечой, и сундук, который заменял его высочеству постель.
Сегодня с утра всё повторилось. Доктору Линду
достался эгрет-фонтан из бриллиантов и сапфиров. В те несколько секунд, когда
мадемуазель была без повязки, она успела рассмотреть маленького пленника
получше. Он был по-прежнему в забытье, сильно осунулся, левая ручка
забинтована. Мадемуазель коснулась рукой его лба и ощутила сильный жар.
В этом месте рассказ мадемуазель прервался, но
она быстро взяла себя в руки.
– Скорей бы всё это закончилось, –
сказала она с восхитившей меня сдержанностью. – Долго такого существования
Мишель не выдержит. Он крепкий, здоровый ребенок, но всему есть предел.
– Вы видели Линда? Хотя бы краешком
глаза? – с надеждой спросил я.
– Нет. Повязку снимали не более чем на
десять секунд и строго-настрого запрещали оборачиваться. Я только чувствовала,
что у меня за спиной стоит несколько человек.
У меня тоскливо заныло под ложечкой.
– Так значит, поиск нисколько не
продвинулся?
Мадемуазель и Фандорин переглянулись – как мне
показалось, с заговорщическим видом, и я ощутил укол почти физической боли: они
были вдвоем, вместе, а я остался в стороне, один.
– Кое-что у нас все-таки есть, – с
загадочным видом произнес Фандорин и, понизив голос, будто сообщал некую важную
тайну, добавил. – Я научил Эмилию считать скрип колес.
