Кстати о часах. Я насчитал в доме девятнадцать
напольных и настенных, и все шли вразнобой. Решил, что часы заведу сам – это
дело требует аккуратности и точности. Хороший дом, содержащийся в идеальном
порядке, всегда видно по тому, одинаковое ли время в нем показывают часы в
разных комнатах. Это вам скажет любой опытный дворецкий.
Телефонный аппарат я обнаружил только один, в
прихожей, и велел провести еще две линии: одну в кабинет Георгия Александровича
и другую ко мне в комнату, поскольку наверняка придется без конца
переговариваться с Александрийским дворцом, генерал-губернаторским домом и
Дворцовым управлением.
Но предварительно следовало решить, кого куда
поселить, и над этим пришлось основательно поломать голову.
В доме на обоих этажах насчитывалось
всего-навсего восемнадцать комнат. Просто не представляю, как бы все
разместились, если бы с нами была великая княгиня с остальными детьми и двором.
Сомов рассказал, что семье великого князя Николая Константиновича на восемь
августейших особ и четырнадцать человек свиты, не считая прислуги, выделили
особнячок в пятнадцать комнат, так что придворным пришлось селиться по трое, а
то и по четверо, слуг же и вовсе разместили над конюшней! Ужасно, хоть Николай
Константинович по старшинству и ниже Георгия Александровича на две ступени.
Некстати было то, что его высочество пригласил
на коронацию своего приятеля лорда Бэнвилла, который ожидался с берлинским
поездом ближе к вечеру. Англичанин, слава богу, был холост, но все равно
следовало оставить для него две комнаты: самому лорду и его дворецкому. И тут
уж не приведи господь опростоволоситься. Знаю я этих английских батлеров, они
баре почище своих лордов. Особенно мистер Смайли, который состоял при его
светлости. Надутый, чванный – достаточно я налюбовался на него в прошлом месяце
в Ницце.
Итак, бельэтаж я отвел для августейшей
фамилии. Две комнаты окнами на парк и царский дворец Георгию Александровичу –
это будет спальня с кабинетом. На балкон поставить кресло, столик и коробку с
сигарами; на окно, выходящее в сторону Александрийского дворца, пристроить
подзорную трубу, чтобы его высочеству было удобнее наблюдать за окнами
венценосного племянника. Ксении Георгиевне – светлую комнату с видом на реку,
это ей понравится. Рядом – горничную Лизу. Павла Георгиевича в мезонин, он
любит быть на отдалении от прочих членов семьи, опять же туда ведет отдельная
лестница, что удобно для поздних возвращений. Эндлунга – по соседству, в бывший
чулан. Невелика птица. Перенести кровать, на стену ковер, на пол медвежью
шкуру, и не видно будет, что чулан. Маленького Михаила Георгиевича – в
просторную комнату окнами на восток. В самый раз для детской. И рядом очень
славное помещеньице для мадемуазель Деклик. Я распорядился поставить туда букет
колокольчиков, это ее любимые цветы. Последнюю из комнат бельэтажа отвел под
малую гостиную для мирного досуга в кругу семьи, если, конечно, в эти
сумасшедшие дни выдастся хоть один свободный вечер.
Внизу два самых больших помещения естественным
образом превратились в главную гостиную и столовую, две комнаты поприличней я
приготовил для англичан, одну взял себе (маленькую, но расположенную в
стратегически важном месте, под лестницей), ну а уж прочей прислуге пришлось
устраиваться по нескольку человек. A la guerre comme a la guerre или, говоря
по-русски, в тесноте, да не в обиде.
В целом получилось лучше, чем можно было бы
ожидать.
Дальше начались хлопоты по распаковке багажа:
платий, мундиров и костюмов, столового серебра, тысячи всяких мелких, но
совершенно необходимых вещиц, при помощи которых любой сарай можно превратить в
приличное и даже уютное пристанище.
Пока московские носили сундуки и коробки, я
присматривался к каждому, чтобы определить, кто чего стоит и на каком месте
может быть использован с наибольшей пользой. Главный талант любого
начальствующего лица состоит именно в этом: определить сильные и слабые стороны
каждого из подчиненных с тем, чтобы использовать первые и оставлять нетронутыми
вторые. Долгий опыт руководства большим штатом работников научил меня, что
людей вовсе бездарных, ни к чему не способных, на свете очень мало. Любому
человеку можно сыскать применение. Когда кто-нибудь в нашем клубе жалуется на
никчемность лакея, официанта или горничной, я про себя думаю: эх, голубчик,
плохой ты дворецкий. У меня все слуги со временем становятся хороши. Надо чтобы
каждый любил свою работу – вот и весь секрет. Повар должен любить стряпню,
горничная – делать из беспорядка порядок, конюх – лошадей, садовник – растения.
Высшее искусство настоящего дворецкого –
досконально разобраться в человеке, понять, что он любит, ибо, как ни странно,
большинство людей не имеют ни малейшего понятия, к чему у них склонность и в
чем их дар. Бывает, приходится пробовать и так, и этак, прежде чем нащупаешь.
Тут ведь дело не только в работе, хотя и это,
конечно, важно. Когда человек занимается любимым делом, он доволен и счастлив,
а если все слуги в доме покойны, радостны и приветливы, от этого возникает
совершенно особенная обстановка, или, как теперь говорят, атмосфера.
Нужно непременно поощрять и награждать
подчиненных – но в меру, не просто за добросовестное исполнение обязанностей, а
за особенное усердие. Наказывать тоже необходимо, но только справедливо. При
этом следует доходчиво объяснять, за что назначено наказание и, разумеется, оно
ни в коем случае не должно быть унизительным. Еще раз повторю: если подчиненный
не справляется со своей работой – виноват в этом начальник. У меня в Фонтанном
сорок два человека, в Царском четырнадцать, и еще в Крыму двадцать три. И все
на своем месте, уж можете мне поверить. Сам Пантелеймон Кузьмич, дворецкий его
высочества великого князя Михаила Михайловича-старшего, не раз говорил мне: «Вы,
Афанасий Степанович, настоящий психолог». И не гнушался у меня совета спросить
в особенно трудных случаях. Например, в позапрошлый год в Гатчинском дворце
попал к нему в штат один младший лакей – слов нет, до чего бестолковый.
Помучился с ним Пантелеймон Кузьмич, побился, и попросил меня присмотреться:
дубина из дубин, говорит, а прогнать жалко. Я взял парня – захотелось блеснуть.
В столовой оказался негоден, в гардеробной тоже, в кухне тем более. Одним
словом, как говорят в народе, крепкий орех. А как-то раз гляжу – сидит он во
дворе и через осколок стекла на солнце смотрит. Стало мне любопытно.
Остановился, наблюдаю. И так он с этим стеклышком возился, будто ему достался
какой бриллиант бесценный. То подышит на него, то рукавом потрет. Здесь меня и
осенило. Поручил ему в доме стекла протирать – и что вы думаете? Засияли мои
окна, как горный хрусталь. И подгонять парня не нужно было, так с утра до
вечера и полировал стеклышко за стеклышком. Теперь он лучший мойщик окон во
всем Петербурге, у Пантелеймона Кузьмича дворецкие на него в очередь
записываются. Вот что значит нашел человек свое призвание.
Только я завел в доме часы, только слуги
вынесли из последней коляски последнюю шляпную коробку, как пожаловали
английские гости, и тут меня ожидал пренеприятный сюрприз.
