– Обойдемся сами, – отрезал
лейтенант. – И еще посмотрим, чья операция похитрее. Но нам нужен
помощник. Скажите, Зюкин, вы с нами или нет?
Я согласился сразу и без малейших колебаний.
Мысль о том, что я снова буду занят в настоящем деле, да еще без участия
господина Фандорина, несказанно меня воодушевила.
– Что нужно делать? – спросил я.
– Для начала установить слежку, –
деловито объявил Эндлунг. – За обоими. Полли этим заняться не может – он
слишком на виду и к тому же у него полно обязанностей. Сегодня у августейшей
семьи всенощное бдение, а завтра на коронации он вообще будет, как мопс на
привязи. Потому мы вас и привлекли. Итак, я буду следить за Карром, а вы,
Зюкин, за Бэнвиллом.
Я отметил, что самого многообещающего из
подозреваемых он оставил за собой, но возражать не стал – в конце концов, до
этой идеи додумался Эндлунг, а не я.
– Ах, как же я вам завидую! –
жалобно воскликнул его высочество.
* * *
Согласно договоренности, я устроился с
«Московскими ведомостями» на банкетке возле лестницы, откуда просматривалась
дверь милорда. Эндлунг же уселся раскладывать пасьянс в малой гостиной, потому
что оттуда была видна комната мистера Карра.
В предвидении слежки я сменил ливрею на
хороший костюм темно-серой английской шерсти, прошлогодний подарок великой
княгини. Эндлунг тоже переоделся в статское – песочную клетчатую двойку и
щегольские штиблеты с белыми гетрами.
Коротая время, я читал текст всенародного
торжественного объявления о завтрашней коронации:
Всепресветлейший, Державнейший, Великий
государь император Николай Александрович, восшед на прародительский
наследственный престол Российской империи и нераздельных с нею Царства
Польского и Великого княжества Финляндского, по образу благочестивых государей,
предков своих, указать соизволил:
Священнейшему коронованию его императорского
величества и от святого мира помазанию быть, при помощи Всевышнего сего мая в
14-й день. К священному сию действию его императорское величество указал
приобщить и супругу свою великую государыню императрицу Александру Феодоровну.
О сем торжестве всем верноподданным чрез сие возвещается, дабы вожделенный оный
день усугубили мольбы свои к Царю Царствующих, да всепомощною своею благодатию
приосенить Царство его величества и да утвердить в нем мир и тишину, во славу
свою святую и к непоколебимому благоденствию государства.
Величавые, исполненные высокого достоинства
слова наполнили мою душу уверенностью и спокойствием. Чтение официальных
документов всегда воздействовало на меня самым благотворным образом, в
особенности же теперь, когда незыблемость крепкого здания русской монархии
вдруг оказалась под угрозой.
С удовлетворением изучил я и состав
герольд-команды, ежедневно зачитывающей это послание на Сенатской площади
Кремля: «Генерал-адъютант в чине полного генерала, два генерал-адъютанта
генерал-адъютантского чина, два коронационных обер-церемониймейстера, два
герольда, четыре церемониймейстера, два сенатских секретаря, два в конном строю
дивизиона – один от кавалергардского ее величества государыни императрицы Марии
Феодоровны полка, а другого – от лейб-гвардии конного полка, с литаврщиками и
полными хорами трубачей; при каждом дивизионе по два трубача с трубами,
украшенными золотой парчой с изображением государственного герба и двенадцать
заводных верховых лошадей в богатых попонах». Какая красота! Какая музыка в
каждом слове, в звуке каждого чина и звания!
В прошлом году по почину новой императрицы,
пожелавшей сделаться более русской нежели сами русские, в придворном
чиноименовании чуть было не свершилась целая революция – возник проект поменять
немецкие звания на старомосковские. Обер-камергеров задумали переименовать в
постельничих, камергеров в спальников, обер-шталмейстеров в ясельничих,
мундшенков в чарочников, камер-юнкеров в комнатных дворян и тому подобное.
Среди придворных служителей произошло волнение, по замечанию Эндлунга,
напоминающее картину живописца Брюллова «Гибель Помпеи», однако, слава богу,
обошлось. Когда обер-гофмаршал светлейший князь Альтен-Кобург-Святополк-Бобруйский
узнал, что по новому (а вернее, древнему) порядку он станет называться
«дворецким», вышел громкий скандал, и проект был предан забвению.
Через дырочку, проверченную в газетном листе,
я увидел приближающегося по коридору мистера Фрейби и прикинулся, будто увлечен
чтением, однако англичанин остановился и поздоровался.
Компания батлера обыкновенно действовала на
меня успокаивающе, но сейчас его появление было очень некстати, ибо дверь
комнаты лорда Бэнвилла могла в любую минуту распахнуться.
– Good news? – спросил Фрейби,
кивнув на газету, и выудил из кармана словарь. – Хороший… новость?
У меня словаря при себе не было – остался в
ливрее, поэтому я ограничился простым кивком.
Внимательно оглядев меня, англичанин произнес
какую-то фразу из четырех коротких слов. Снова зашелестел лексиконом.
– Ты… смотреть… лучше… сегодня.
Я встрепенулся и испуганно уставился снизу
вверх на его румяную физиономию. Откуда он знает о нашем плане? Что он вообще
знает?
Батлер благожелательно улыбнулся и с поклоном
прошествовал дальше.
А еще через пять минут в коридор вышел мистер
Карр. Выглядел он довольно странно: невзирая на ясную, теплую погоду укутан в
длинный, до пят плащ; широкая, с обвислыми полями шляпа надвинута чуть не до
носа, и еще мне бросились в глаза туфли на высоком и весьма тонком каблуке.
Припав к самой дырке, я разглядел, что английский джентльмен накрашен и
нарумянен больше обычного.
Грациозно постукивая, мистер Карр прошел к
выходу. Затем мимо меня, беззаботно насвистывая, прошагал Эндлунг. Оглянулся,
подмигнул, а я остался на своем посту.
Но ждать мне пришлось недолго. Буквально через
полминуты скрипнула дверь милорда, и Бэнвилл, ступая на цыпочках, двинулся
следом. Он тоже был в плаще, хоть и не в таком длинном, как у мистера Карра.
Происходило нечто загадочное. Я выждал самую
малость, надел котелок и пристроился к этому странному шествию замыкающим.
С нынешнего дня венценосная чета переместилась
из Александрийского дворца в Кремль, поэтому агенты из парка разом исчезли – и
очень кстати, стороннему наблюдателю наши маневры непременно показались бы
подозрительными.
Я не мог подать Эндлунгу сигнала, боясь
вспугнуть лорда Бэнвилла, а сам лейтенант назад не оглядывался. Однако шел он
небрежным, прогулочным шагом, и я скоро понял, что милорда интересует вовсе не
Эндлунг, а мистер Карр.
