– «Сударь?!» – ахнула нимфа, будто я
обложил ее площадной бранью. И пронзительно крикнула. – Господа! Он назвал
меня «сударь»! Это не наш, господа!
Она брезгливо отшатнулась в сторону.
Сбоку кто-то сказал:
– Я и смотрю, борода вроде как фальшивая!
Крепкий господин в голубой визитке дернул меня
за неронову бороду, и она самым предательским образом скособочилась.
– Ну, мерзавец, гнусный шпион, ты за это
ответишь! – нехорошо оскалился решительный господин, размахнулся, и я едва
увернулся от его увесистого кулака.
– Руки прочь! – взревел Эндлунг,
кидаясь к моему обидчику, и по всем правилам английского бокса сделал ему хук в
челюсть.
От этого удара господин в голубой визитке
опрокинулся на пол, но здесь уже к нам бросились со всех сторон.
– Господа, это «Блюстители»! –
закричал кто-то. – Их тут целая шайка! Бей их!
На меня обрушились тумаки и пинки со всех
сторон, от одного, пришедшегося в живот, перехватило дыхание. Я согнулся
пополам, меня сбили с ног и уж не дали подняться.
Эндлунг, кажется, оказывал отчаянное
сопротивление, но силы были слишком неравны. Вскоре мы уже стояли бок о бок, и
каждого держал добрый десяток рук.
Повсюду были дышащие ненавистью лица.
– Это «Блюстители», квадраты! Свиньи!
Опричники! Убить их, господа, как они наших!
На меня обрушились новые удары. Во рту стало
солоно, зашатался зуб.
– В «Пытошную» их, пусть там
сдохнут! – выкрикнул кто-то. – Чтоб другим неповадно было!
Это зловещее предложение пришлось остальным по
вкусу.
Нас выволокли в коридор и потащили вниз по
какой-то узкой лестнице. Я только уворачивался от пинков, зато Эндлунг ругался
разными морскими словами и бился за каждую ступеньку. В конце концов нас
пронесли на руках по тускло освещенному проходу без единого окна и швырнули в
темную комнату. Я больно ударился спиной об пол, сзади захлопнулась железная
дверь.
Когда глаза немного привыкли к мраку, я увидел
в дальнем верхнем углу маленький серый прямоугольник. Держась за стену,
приблизился. Это было окошко, но не дотянуться – высоко.
Повернувшись туда, куда, по моим расчетам,
должны были бросить Эндлунга, я спросил:
– Они что, с ума посходили, эти господа?
Какие еще квадраты? Какие блюстители?
Невидимый в темноте лейтенант закряхтел,
сплюнул.
– … … … … … …, – произнес он с
глубоким чувством слова, которых я повторять не буду. – Зуб с коронкой
сломали. Квадраты – это все мужчины-негомосексуалисты, то есть в том числе и мы
с вами. А «Блюстители», Зюкин, – это тайное общество, оберегающее честь
династии и древних российских родов от позора и поношения. Неужто не слыхали? В
позапрошлом году они заставили отравиться этого… ну как его… композитора… черт,
фамилию не вспомню. За то, что оттапетил NN [Эндлунг назвал имя одного из
молоденьких великих князей, которое я тем более повторять не стану]. А в
прошлом году кинули в Неву старого бугра Квитковского, ударявшего по юным
правоведам. Вот за этих-то самых «Блюстителей» нас и приняли. Хорошо еще, что
на месте не растерзали. Стало быть, будем околевать в этом подвале от голода и
жажды. Вот он, понедельничек, тринадцатое.
Лейтенант заворочался на полу, очевидно,
устраиваясь поудобнее, и философски заметил:
– А нагасакский гадальщик напророчил мне
смерть в морском сражении. Вот и верь после этого предсказаниям.
14 мая
Проснувшись, я едва смог распрямить члены.
Спать на каменном полу, хоть бы даже и покрытом ковром, было жестко и холодно.
Накануне я долго не мог успокоиться. То принимался ходить вдоль стен, то
пробовал ковырять галстучной заколкой в замке – до тех пор, пока не
почувствовал, что мои силы на исходе. Лег. Думал, не усну, и завидовал
Эндлунгу, безмятежно похрапывавшему из темноты. Однако в конце концов сон
сморил и меня. Не могу сказать, чтобы он был освежающим – очнулся я весь
разбитый. А лейтенант по-прежнему сладко спал, подложив под голову локоть, и
всё ему, толстокожему, было нипочем.
Позу, в которой почивал мой товарищ по
несчастью, я смог рассмотреть, потому что в нашем узилище было уже не
черным-черно, через окошко в темницу проникал серый, тусклый свет. Я поднялся и
прихрамывая подошел поближе. Окошко оказалось зарешеченным и разглядеть через
него что-либо не удалось. Очевидно, оно выходило в нишу, расположенную много
ниже уровня улицы. А в том, что ниша выходит именно на улицу, сомнений не было
– я разобрал приглушенный стук колес, конское ржание, свисток городового. Из
всего этого следовало, что утро не такое уж раннее. Я достал из кармашка часы.
Почти девять. Что думают в Эрмитаже по поводу нашего отсутствия? Ах, сегодня их
высочествам будет не до нас – коронация. Да и потом, когда Павел Георгиевич
расскажет о нашей с Эндлунгом миссии, это ничего не даст. Ведь Бэнвилл с Карром
в том, что с нами случилось, невиновны. Неужто и в самом деле околевать в этом
каменном мешке?
Я осмотрелся по сторонам. Высокий мрачный
потолок. Голые стены, совсем пустые.
Вдруг, приглядевшись, я увидел, что стены
вовсе не пустые – на них были развешаны какие-то непонятные предметы. Я подошел
поближе и задрожал от ужаса. Впервые в жизни понял, что холодный пот – не
фигура речи, а истинное явление натуры: непроизвольно дотронулся до лба, и он оказался
весь липкий, мокрый и холодный.
На стенах в строгом геометрическом порядке
располагались ржавые цепи с кандалами, чудовищные шипастые бичи, семихвостные
плети и прочие орудия, предназначенные для бесчеловечных истязаний.
Нас действительно заточили в пыточный
застенок!
Я не считаю себя трусом, но тут у меня
вырвался настоящий вопль ужаса.
Эндлунг оторвал голову от локтя, сонно
замигал, глядя по сторонам. Сказал зевая:
– Доброе утро, Афанасий Степаныч. Только
не говорите мне, что оно никакое не доброе. Я это и так вижу по вашей
перекошенной физиономии.
Я показал дрожащим пальцем на орудия пыток.
Лейтенант так и замер с разинутым ртом, не завершив зевок. Присвистнул, легко
поднялся и снял со стены сначала кандалы, потом страшный бич. Повертел и так, и
этак, покачал головой.
– Ох, проказники. Взгляните-ка…
Я боязливо взял бич и увидел, что он не
кожаный, а совсем легкий и мягкий, из шелка. Оковы тоже оказались бутафорскими,
железные обручи для запястий и щиколоток изнутри были проложены толстой
стеганой тканью.
– Зачем это? – недоуменно спросил я.
