Пожевав проваленным ртом и облизнувшись,
пленник запрокинул голову назад, будто хотел рассмотреть что-то на потолке, и
вдруг громко закричал:
– Alarme! Fuiez-vous!
[36]
Он хотел крикнуть что-то еще, но узкая полоска
стали вошла ему между горлом и подбородком по самую рукоятку, и ювелир
захрипел. Я охнул.
Убитый еще не успел рухнуть на пол, а из люка
уже высунулась голова – кажется, того самого бандита, что давеча спустился вниз
с мадемуазель.
Фандорин скакнул к дыре и с размаху ударил его
ногой по лицу. Послышался тяжелый звук рухнувшего тела, а Эраст Петрович, ни секунды
не медля, спрыгнул вниз.
– Господи! – вырвалось у
меня. – Господи Боже!
Снизу доносился грохот, кто-то кричал
по-немецки и по-французски.
Перекрестившись золотым шаром, я подбежал к
проему и заглянул вниз.
Увидел настоящую кучу-малу: огромный детина с
занесенным ножом в руке подмял под себя Фандорина, а еще ниже лежал недвижный
телохранитель. Эраст Петрович одной рукой сжимал противнику запястье, удерживая
нож, а другой тянулся к его горлу, но никак не мог достать. Кажется, бывшего
статского советника следовало спасать.
Я бросил шар, метя в затылок великану, и
превосходным образом попал – послышался чмокающий звук. Обычному человеку я вне
всякого сомнения проломил бы череп, этот же лишь качнулся вперед. Но этого
оказалось достаточно, чтобы Фандорин дотянулся ему до горла. Я не видел, что
именно сделали пальцы Эраста Петровича, однако услышал тошнотворный хруст, и
детина завалился на сторону.
Я быстро спустился вниз. Фандорин уже вскочил
на ноги и озирался по сторонам.
Мы находились в квадратном помещении, углы
которого тонули во мраке. Посередине склепа возвышалось поросшее мохом
надгробье, на котором горела масляная лампа.
– Где она? – переполошился я. –
Где его высочество? Где Линд?
У стены стоял сундук с набросанным на него
тряпьем, и я подумал, что Михаила Георгиевича, наверное, держали там. Однако
Фандорин кинулся в противоположную сторону.
Я услышал топот быстрых удаляющихся шагов –
судя по звуку, бежали человека три или четыре.
Фандорин схватил фонарь, поднял его, и мы
увидели проход в стене, забранный решеткой.
Чернота озарилась вспышкой, воздух зло
свистнул, ударило гулкое эхо.
– За выступ! – крикнул мне Фандорин,
отскакивая в сторону.
– Эмилия, вы живы? – что было мочи
позвал я.
Темнота приглушенно ответила голосом
мадемуазель:
– Их тхое! И Линд здесь! Это…
Голос сорвался на вскрик. Я бросился на
решетку и затряс ее, но она была заперта на замок.
Эраст Петрович с силой дернул меня за рукав –
и вовремя: из подземного хода снова выстрелили. Один из железных прутьев
взорвался брызгами искр, в стену ударил невидимый штырь, от которого на пол
посыпались каменные осколки.
Издали доносились мужские голоса, кто-то тонко
простонал – женщина или ребенок.
– Линд! – громко крикнул Эраст
Петрович по-французски. – Это я, Фандорин! Камень у меня! Обмен остается в
силе! Меняю «Орлова» на женщину и ребенка!
Мы затаили дыхание. Тихо – ни голосов, ни
шагов. Услышал или нет?
Фандорин вскинул руку, в которой нивесть
откуда появился маленький черный револьвер, и выстрелил в замок – раз, другой,
третий.
Снова посыпались искры, но замок с петель не
слетел.
16 мая
Я сидел у реки, тупо глядя на проплывавшие
мимо длинные плоты из бурых, шершавых бревен, и никак не мог понять, кто сошел
с ума: я или окружающий мир.
Афанасий Зюкин объявлен вне закона? Его разыскивают
полиция и жандармерия?
Может быть, тогда Афанасий Зюкин – это вовсе
не я, а кто-нибудь другой?
Но нет, вся мощь порядкоохранительных сил
империи была поднята на ноги именно из-за нас – господина Фандорина и меня. И
причиной тому было не какое-нибудь чудовищное недоразумение, а наше преступное
поведение. Да-да, наше, потому что соучастником Фандорина я стал добровольно.
Или почти добровольно.
Нужно было разобраться во всем с самого
начала, припомнить события минувшей ночи во всех подробностях.
Когда замок наконец удалось сбить и мы
проникли в лаз, догонять Линда было уже бессмысленно. Но сгоряча мы поняли это
не сразу. Светя взятым со стола фонарем, Фандорин бежал впереди, я за ним –
слегка пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкий свод. Качающийся свет
выхватывал из темноты клочья паутины, какие-то черепки под ногами, влажный
блеск глинистых стен.
Шагов через двадцать ход разделился надвое.
Эраст Петрович на секунду присел, посветил вниз, и уверенно свернул направо.
Через полминуты туннель снова раздвоился. Изучив следы, отчетливо видные на
толстом слое пыли, мы двинулись влево. Еще семь или восемь развилок были
преодолены так же легко, а затем масло в фонаре догорело, и мы остались в
полной темноте.
– Отлично, – сердито пробормотал
Фандорин. – Просто отлично. Теперь мы не то что за Линдом г-гнаться, мы и
назад-то дороги не найдем. Кто бы мог подумать, что здесь такой лабиринт.
Триста лет рыли, а то и б-больше: и монахи в годы смуты, и мятежные стрельцы, и
раскольники, прятавшие от патриарха Никона старинные книги и церковное серебро,
а судя по тому, что встречаются каменные галереи, здесь когда-то были и
каменоломни… Ладно, Зюкин, идем уж, куда придется.
Пробираться в полной тьме выходило медленно и
трудно. Я несколько раз падал, споткнувшись о выступы. Один раз упал, и из-под
меня с писком метнулось что-то живое. Я схватился за сердце. Есть у меня
постыдная, немужская слабость – терпеть не могу крыс и мышей. Эта шмыгающая,
шныряющая, вороватая нечисть чем-то глубоко противна моему естеству.
В другой раз зацепил ногой за нечто
корнеобразное, при ощупывании оказавшееся человеческой грудной клеткой.
Когда растянулся в третий раз, подо мной
что-то звякнуло. Я схватился за карман – «Орлова» там не оказалось.
В ужасе я крикнул:
– Камень выпал!
Фандорин зажег спичку, и я увидел расколотый
горшок, в котором тускло поблескивали неровные кружочки. Взял один – серебряная
монета, старинная. Но сейчас было не до монет. Неужто я выронил бриллиант не
сейчас, а во время одного из предыдущих падений? Тогда отыскать его будет ох
как непросто.
