Фандорин прервал мои горестные мысли:
– Чье это окно – на первом этаже т-третье
слева? Не туда смотрите – вон то, открытое, но без света.
– Это комната мистера Фрейби.
– Сумеете залезть? Ладно, вперед!
Мы перебежали по лужайке, вжались в стену и
подобрались к темному открытому окну. Эраст Петрович сложил руки ковшом и так
ловко подсадил меня, что я безо всякого труда смог перелезть через подоконник.
Фандорин последовал за мной.
– Побудьте здесь. Я с-скоро.
– А если войдет мистер Фрейби? – в
панике спросил я. – Как я ему объясню свое присутствие?
Фандорин огляделся, взял со стола бутылку, в
которой плескалась бурая жидкость – кажется, пресловутое виски, которым некогда
потчевал меня батлер.
– Вот, возьмите. Стукнете его по
г-голове, свяжете и сунете в рот кляп – вон ту салфетку. Ничего не поделаешь,
Зюкин, у нас чрезвычайные обстоятельства. После принесете свои извинения. Еще
не хватало, чтобы англичанин поднял крик. Да не тряситесь вы так, я скоро.
Он и в самом деле вернулся не более чем через
пять минут. В руке держал саквояж.
– Здесь все самое н-необходимое. У меня в
комнате был обыск, однако ничего не тронули. Масы на месте нет. Пойду п-поищу.
Я снова остался один, и опять ненадолго –
вскоре дверь отворилась вновь.
Однако на сей раз это был не Эраст Петрович, а
мистер Фрейби. Он протянул руку, повернул рычажок масляной лампы, и в комнате
стало светло. Я растерянно замигал.
Вцепился в бутылку, неуверенно шагнул вперед.
Бедный батлер, он был ни в чем не виноват.
– Добри вечер, – любезно сказал
Фрейби, с интересом глядя на бутылку. – I didn't realize that you liked my
whisky that much.
Достал из кармана словарь и с впечатляющей
сноровкой – видно, наловчился – зашуршал страницами:
– Я… не был… сознават… что ви… любить…
мой виски… так… много.
Тут я и вовсе пришел в замешательство. Стукнуть
по голове человека, который вступил с тобой в беседу – это уж было совершенно
немыслимо.
Посмотрев на мое сконфуженное лицо, англичанин
добродушно хмыкнул, похлопал меня по плечу и показал на бутылку:
– A present. Подарок.
Батлер заметил, что в другой руке я держу
саквояж.
– Going on travel? Ту-ту-уу? – Он
изобразил гудок паровоза, и до меня дошло: Фрейби подумал, что я отправляюсь в
путешествие и решил прихватить с собой бутылочку полюбившегося мне напитка.
– Да-да, – пробормотал я. –
Вояж. Тэнк ю.
И поскорей выскочил за дверь. Сердце чуть не
выскакивало из грудной клетки. Бог весть, что Фрейби подумал о русских
дворецких. Но сейчас было не до национального престижа.
В соседней комнате, у мистера Карра, тренькнул
звонок вызова прислуги.
Я едва успел спрятаться за портьеру – по
коридору бежал рысцой младший лакей Липпс. Что ж, молодец. Вот что значит –
твердый порядок в доме. Меня на месте нет, а всё работает, как часы.
– Что угодно-с? – спросил Липпс,
открывая дверь.
Мистер Карр проговорил что-то ленивым голосом
– я разобрал слово «чернила», произнесенное с немыслимым акцентом, и лакей
удалился всё той же похвальной рысцой, а я попятился в смежный коридор, ведший
к моей комнате – решил пока отсидеться там. Сделал несколько коротких шажков,
прижимая к груди саквояж и бутылку, и вдруг налетел спиной на что-то мягкое.
Обернулся – о господи, Сомов!
– Здравствуйте, Афанасий
Степанович, – пролепетал мой помощник. – Доброго вечера. А меня вот
переселили в вашу комнату…
Я сглотнул слюну и ничего не сказал.
– Сказали, что вы будто бы сбежали… Что
вас и господина Фандорина скоро отыщут и заарестуют. А ихнего японца уже
забрали. Говорят, вы преступники, – шепотом закончил он.
– Знаю, – быстро сказал я. –
Только это неправда. Корней Селифанович, у вас было мало времени меня узнать,
но, клянусь вам, то, что я делаю, делается исключительно для блага Михаила
Георгиевича.
Сомов молча смотрел на меня, и по выражению
его лица я не мог понять, о чем он сейчас думает. Закричит или нет – вот
единственное, что занимало меня в эту минуту. На всякий случай я вцепился
пальцами в горлышко бутылки.
– Да, у меня действительно было слишком
мало времени, чтобы познакомиться с вами близко, но великого дворецкого видно
сразу, – тихо сказал Сомов. – Позволю себе смелость сказать, что я вами,
Афанасий Степанович, восхищаюсь и мечтал бы быть таким, как вы. И… и если вам
понадобится моя помощь, только дайте знать. Всё сделаю.
У меня перехватило горло, и я побоялся, что не
смогу говорить – расплачусь.
– Благодарю, – вымолвил я
наконец. – Благодарю, что вы решили меня не выдавать.
– Как я могу вас выдать, если я вас не
видел, – пожал он плечами, поклонился и пошел прочь.
От этой во всех отношениях примечательной
беседы я несколько утратил бдительность и повернул за угол, не позаботившись
предварительно посмотреть, нет ли кого в коридоре. А там оказывается, вертелась
перед зеркалом горничная ее высочества Лиза Петрищева.
– Ах! – пискнула Лиза, девица
глупая, легкомысленная, да к тому же еще уличенная в шашнях с фандоринским
камердинером.
– Тс-с-с! – сказал я ей. –
Тихо, Петрищева. Только не кричи.
Она испуганно закивала, и вдруг,
развернувшись, бросилась наутек с истошным воплем:
– Караул! Убивают! Он ту-у-у-ут!!!
Я метнулся в противоположную сторону, к
выходу, но оттуда донеслись взбудораженные мужские голоса. Куда податься?
В бельэтаж, больше некуда.
В два счета взбежал по лестнице, увидел в
полутемном проходе белую фигуру. Ксения Георгиевна!
Я застыл на месте.
– Где он? – быстро спросила ее
высочество. – Где Эраст Петрович?
Внизу грохотало множество ног.
– Здесь Зюкин! Отыскать! – услышал я
чей-то начальственный бас.
Великая княжна схватила меня за руку.
– Ко мне!
Мы захлопнули дверь, и через полминуты по
коридору пробежали несколько человек.
– Осмотреть комнаты! – скомандовал
всё тот же бас.
Вдруг снизу раздались крики, кто-то завопил:
– Стой! Стой, паскуда!
