В седьмом часу Ксения Георгиевна объявила, что
ей наскучило сидеть в четырех стенах, и мы – ее высочество, Михаил Георгиевич и
я с мадемуазель Деклик – отправились кататься. Я велел подать закрытую карету,
потому что день выдался пасмурный, ветреный, а после обеда еще и пошел мелкий,
неприятный дождь.
Мы выехали по широкому шоссе на возвышенность,
именуемую Воробьевыми горами, чтобы посмотреть на Москву сверху, но из-за серой
пелены дождя мало что увидели: широкий полукруг долины, над которой, будто пар,
висели низкие облака – ни дать ни взять супница с дымящимся бульоном.
Когда ехали в обратном направлении, небо
впервые за день немного просветлело. Поэтому карету мы отпустили, а сами
отправились пешком от Калужской заставы через парк.
Их высочества шли впереди, причем Ксения
Георгиевна вела Михаила Георгиевича за руку, чтобы не сбежал с дорожки в мокрые
кусты, мы с мадемуазель держались несколько сзади.
Месяца три назад с его высочеством перестали
случаться маленькие неприятности и ему как раз сравнялось четыре года, а это
возраст, в котором Георгиевичей передают от английской nanny на попечение
французским гувернанткам, перестают одевать в девичье платьице и переводят с
панталончиков на штанишки. Перемена наряда пришлась его высочеству по душе, да
и с француженкой они отлично поладили. Признаюсь, поначалу я находил манеры
мадемуазель Деклик чересчур вольными – к примеру, поощрения в виде поцелуев и
наказания в виде шлепков или же шумную возню в детской, однако со временем
понял, что тут имеется своя педагогическая метода. Во всяком случае, его
высочество уже через месяц начал лопотать по-французски, полюбил распевать на
этом языке песенки и вообще стал гораздо веселее и свободнее.
С некоторых пор я заметил, что заглядываю в
детскую гораздо чаще, чем прежде – и, пожалуй, чаще, чем необходимо. Это
открытие заставило меня крепко задуматься, и, поскольку у меня принцип всегда и
во всем быть с собой честным, я довольно быстро вычислил причину: оказывается,
общество мадемуазель Деклик доставляло мне удовольствие.
Ко всему, что доставляет удовольствие, я
привык относиться с сугубой осторожностью, потому что удовольствия идут рука об
руку с расслабленностью, а от расслабленности один шаг до нерадивости и
серьезных, даже непоправимых упущений в работе. Поэтому на какое-то время я
совсем перестал показываться в детской (разумеется, кроме случаев, когда этого
требовали мои служебные обязанности) и сделался с мадемуазель Деклик очень сух.
Но продолжалось это недолго. Она сама подошла ко мне и с безупречной
почтительностью попросила помочь ей в освоении русского языка – ничего
особенного, просто время от времени говорить с ней на разные темы по-русски,
поправляя особенно грубые ошибки. Еще раз повторяю, просьба был изложена столь
учтиво, что отказ выглядел бы неоправданной грубостью.
С тех пор и появилась традиция наших
ежедневных бесед – на совершенно нейтральные и, разумеется, благопристойные
темы. По-русски мадемуазель выучилась на удивление быстро и знала уже очень
много слов. Правда, говорила грамматически неправильно, но и в этом имелась своя
привлекательность, устоять перед которой мне удавалось не всегда.
Вот и теперь, гуляя по аллее Нескучного парка,
мы говорили по-русски. Только на сей раз беседа вышла недолгой и колючей. Дело
в том, что мадемуазель опоздала к выходу на прогулку, и нам пришлось ожидать ее
в карете целых тридцать секунд (я следил по своему швейцарскому хронометру). В
присутствии их высочеств я сдержался, однако теперь, с глазу на глаз, счел
необходимым прочесть небольшую нотацию. Делать мадемуазель выговор мне было
неприятно, но этого требовал мой долг. Никто не смеет заставлять августейших
особ ждать, хоть бы даже и полминуты.
– Это совсем нетрудно – всюду успевать
вовремя, – говорил я, медленно произнося каждое слово, чтобы ей было
понятнее. – Нужно всего лишь жить с пятнадцатиминутным опережением.
Предположим, у вас назначена встреча с каким-либо лицом в три часа, а вы
придите без четверти. Или, скажем, вам нужно, чтобы успеть в некое место, выйти
из дому в два, а вы выйдите без четверти два. Для начала я посоветовал бы вам
просто перевести часы на пятнадцать минут вперед, пока не приобвыкнетесь, а
потом пунктуальность войдет у вас в привычку.
Я говорил дельные и разумные вещи, но
мадемуазель Деклик ответила мне дерзостью:
– Господин Зьюкин, можно я буду пехевести
часы на полминута? (Ей никак не давалось русское «р» – получалось нечто вроде
малороссийского «х»). Больше чем полминута я всё хавно никогда не опаздывала.
После этого я нахмурился и решил выдержать
паузу, так что дальше мы шли молча, а мадемуазель еще и отвернулась в сторону.
Ее высочество рассказывала брату сказку –
кажется, про Chapeau Rouge
[5]
, во всяком случае до меня долетели
слова: «Et elle est alle a travers le forêt pour voir sa grandmaman»
[6]
. Михаил Георгиевич, очень гордый новым матросским костюмчиком,
старался вести себя по-взрослому и почти не шалил, только время от времени
начинал скакать на одной ножке и один раз бросил на землю свою синюю шапочку с
алым помпоном.
Несмотря на хмурый день, на дорожках парка все
же изредка попадались гуляющие. Дело в том, что, как мне объяснил мой
московский помощник, в обычное время Нескучный парк недоступен для публики, и
его ворота открылись лишь в связи с торжествами, да и то всего на несколько
дней – до девятого мая, когда высочайшая чета переедет сюда из Петровского
дворца. Неудивительно, что кто-то из москвичей решил воспользоваться редкой
возможностью побродить по заповедным кущам, не устрашившись непогоды.
Примерно на половине дороги к Эрмитажу нам
повстречался элегантный господин средних лет. Он учтиво приподнял цилиндр,
причем обнажились гладкие черные волосы и седые виски; пытливо, но, впрочем, не
нарушая приличий, взглянул на Ксению Георгиевну и прошел себе мимо. Я бы не
обратил на этого человека никакого внимания, если бы ее высочество вдруг не
обернулась ему вослед, а за нею и мадемуазель Деклик. Тут уж и я позволил себе
оглянуться.
Изящный господин неспешно шагал дальше,
помахивая тросточкой – решительно ничего такого, из-за чего великой княжне и
гувернантке следовало бы оглядываться, я в его фигуре не обнаружил. Зато сзади,
в том же направлении, что и мы, шел человек действительно примечательной
наружности: широкоплечий, коренастый, с косматой черной бородой. Он обжег меня
свирепыми, черными, как уголья, глазами и принялся насвистывать какую-то
неизвестную мне шансонетку.
Этот субъект показался мне подозрительным, и я
мысленно пообещал себе, что вплоть до повторного закрытия парка гулять мы здесь
больше не станем. Мало ли какой, прошу прощения, швали придет фантазия устроить
здесь променад.
