Я в отчаянии оглянулся на Фандорина. Тот
вытянулся во весь рост и, по-моему, даже привстал на цыпочки, озираясь по
сторонам.
– Что делать? – крикнул я. –
Боже мой, что делать?
– Вы направо, я налево, – приказал
он.
Я бросился к обочине. На траве большими и
малыми кучками сидели люди. Кто-то бесцельно бродил между деревьев, вдали
нестройно пели хором. С моей стороны Линда не было. Я метнулся обратно на
дорогу и столкнулся с Эрастом Петровичем, проталкивавшимся мне навстречу.
– Упустили… – понял я.
Всё было кончено. Я закрыл руками лицо, чтобы
не видеть толпы, костров, темно-сизого неба.
Фандорин нетерпеливо потряс меня за плечо.
– Не раскисайте, Зюкин. Вон пустырь, где
назначена встреча. Будем ходить, искать и ждать рассвета. Никуда Линд не
денется. Мы нужны ему не меньше, чем он нам.
Он был прав, и я постарался взять себя в руки,
сосредоточиться.
– Камень, – сказал я, вдруг
забеспокоившись. – Вы не потеряли камень?
Только бы вернуть их живыми, а там будь что
будет – вот о чем подумалось мне в эту минуту.
– Нет, он здесь. – Фандорин похлопал
себя по груди.
Нас толкали со всех сторон, и он крепко взял
меня под руку.
– Вы, Зюкин, смотрите направо, я налево.
Идем медленно. Увидите тех, к-кого ищем, не кричите – просто толкните меня в
бок.
Доселе мне никогда не доводилось ходить с
мужчиной под руку. Собственно, и с женщиной тоже, если не считать одной давней
истории, когда я был еще совсем зелен и глуп. Не стану вспоминать – право,
история того не стоит.
В мае ночи коротки, и по небу на востоке уже
пролегла розовая полоса, а сумерки понемногу начинали редеть. Петровский
пустырь, да и вообще всё обозримое пространство, были покрыты сидящими,
лежащими и гуляющими. Было видно, что многие расположились здесь еще с вечера,
и у костров становилось всё теснее. Под ногами то и дело попадались пустые
бутылки. А по шоссе от Москвы сплошным потоком прибывали все новые толпы.
Слева, за шлагбаумами и цепочкой солдат,
раскинулось широкое поле, сплошь застроенное праздничными балаганами и
свежесрубленными теремами. Там-то, вероятно, и хранились царские гостинцы. Я
поежился, представив, какое столпотворение здесь начнется через несколько
часов, когда истомившееся от многочасового ожидания людское море хлынет за
рогатки.
Мы бродили от шлагбаумов до дворца и обратно –
раз, другой, третий. Уже давно рассвело, и с каждым разом пробираться через
густеющее скопище делалось все труднее и труднее. Я беспрестанно вертел
головой, оглядывая порученную мне половину пустыря, и изо всех сил боролся с
подступавшим отчаянием.
Где-то вдали труба голосисто отыграла «зарю»,
и я вспомнил, что неподалеку находятся Ходынские военные лагеря.
Верно, семь часов, подумал я, стараясь
припомнить, во сколько бывает побудка. И в ту же секунду вдруг увидел впереди
знакомую калабрийскую шляпу и рядом чиновничью фуражку.
– Вон они! – возопил я, изо всех сил
дернув Фандорина за рукав. – Слава Богу!
Почтальон обернулся, увидел меня и крикнул:
– Зюкин!
Его спутник на миг обернулся – я успел
разглядеть только очки и бороду, и оба нырнули в самую гущу, теснившуюся в
непосредственной близости от шлагбаумов.
– За ними! – бешено подтолкнул меня
Эраст Петрович.
Впереди стоял какой-то тучный купчина, никак
не желавший уступать дорогу. Фандорин без малейших колебаний схватил его одной
рукой за ворот, другой – за полу длинного сюртука, приподнял и отшвырнул в
сторону.
Мы ринулись через толпу – Эраст Петрович
впереди, я за ним. Он рассекал людскую массу, как адмиральский катер морские
волны, только буруны расходились в обе стороны. Время от времени Фандорин
удивительно высоко подпрыгивал – очевидно, для того, чтобы снова не потерять
Линда из виду.
– Они проталкиваются к Ходынскому
полю! – крикнул мне Эраст Петрович. – Это просто отлично! Там нет
толпы, зато много полицейских!
Сейчас, сейчас мы их возьмем, понял я, и мои
силы удесятерились. Я поравнялся с Фандориным и гаркнул:
– А ну дорогу!
Ближе к ограждению самые предусмотрительные и
долготерпеливые стояли впритык друг к другу, так что наше продвижение
замедлилось.
– Посторонись! – рявкнул я. –
Полиция!
– Ишь, хитрый какой!
Мне так двинули в бок, что потемнело в глазах
и перехватило дыхание.
Эраст Петрович вынул полицейский свисток и
дунул – от резкого звука толпа шарахнулась в стороны, и несколько шагов мы
преодолели с относительной легкостью, но затем чуйки, тужурки и рубахи навыпуск
снова сомкнулись.
До Линда и Почтальона было рукой подать. Вот
они нырнули под рогатку и оказались на открытом месте, перед самым оцеплением.
Ага, попались!
Я видел, как шляпа наклоняется к фуражке и
что-то ей шепчет.
Почтальон обернулся, замахал руками и зычно
крикнул:
– Православные! Гляди! С той стороны
ваганьковские валят! Прорвались! Все кружки им достанутся! Вперед, ребята!
Единый рев вырвался из тысячи глоток.
– Ишь, хитрые! Мы с ночи тут, а они
надарма! Врешь!
Меня вдруг подхватило и понесло вперед с такой
неудержимой силой, что я перестал касаться ногами земли. Всё вокруг пришло в
движение, и каждый заработал локтями, пробиваясь к шатрам и павильонам.
Впереди раздались заливистые свистки, выстрелы
в воздух.
Кто-то прогудел в рупор:
– Куда, куда?! Передавитесь все!
Множество глоток весело ответили:
– Не боись, ваш благородь! Робя, навали!
Отчаянно завизжала женщина.
Я кое-как нащупал ногами землю и засеменил в
такт движению толпы. Фандорина рядом уже не было – его отнесло куда-то вбок. Я
чуть не споткнулся, наступив на мягкое, и не сразу понял, что это человек. Под
ногами белела затоптанная солдатская гимнастерка, но помочь упавшему было
невозможно – мои руки были тесно прижаты.
Потом тела стали попадаться всё чаще, и я уже
думал только об одном: не дай Бог оступиться – уже нипочем не поднимешься.
Слева кто-то бежал прямо по плечам и головам, мелькали черные, дегтярные
сапоги. Покачнулся, взмахнул руками и ухнул вниз.
Меня несло прямо на острый, весь в свежих
занозах угол дощатого терема. Я попробовал чуть взять в сторону – но какой там.
