Словно в подтверждение этого моего опасения
навстречу нам из-за поворота выкатился кривоногий приземистый разносчик-китаец
с лотком своих сомнительных товаров. Бедняга, видно, думал, что гуляющих в
парке будет много больше, да только с погодой ему не повезло.
Его высочество, завидев живого китайца, вырвал
ручку и со всех ног бросился к узкоглазому коротышке.
– Хочу! – крикнул Михаил
Георгиевич. – Вот это хочу!
И показал пальчиком на ядовито-розовый леденец
в виде пагоды.
– Ne montrez pas du doigt!
[7]
– немедленно вскричала мадемуазель.
А Ксения Георгиевна догнала брата, снова взяла
за руку и спросила:
– A quoi bon tu veux ce truc?
[8]
– Je veux, c'est tout!
[9]
– отрезал его высочество и выпятил подбородок, проявив замечательную для своего
возраста настойчивость, а настойчивость – отличный фундамент для развития
характера.
– Ах, Афанасий, купи ему, –
обернулась ко мне Ксения Георгиевна. – Он теперь не отстанет. Разок лизнет
и бросит.
У великой княжны собственных денег не было, и
я вообще не думаю, чтобы ее высочество знала, как они выглядят и что сколько
стоит. Да и к чему ей это?
Я взглянул на мадемуазель, ибо решать было ей.
Она наморщила нос и пожала плечами.
Китаец, надо отдать ему должное, не
предпринимал никаких попыток навязывать свой кошмарный товар и только таращился
бессмысленными щелочками на ее высочество. Иной раз меж китайцев встречаются
истинные красавцы – тонколицые, белокожие, с изысканными движениями, а этот был
сущий урод. Физиономия плоская, круглее блина, короткие волосы торчат ежом.
– Эй, ходя, что стоит вот это? –
показал я на пагоду, доставая кошелек.
– Рубрь, – ответил наглый азиат,
видимо, поняв по моему виду, что торговаться я с ним не стану.
Я дал вымогателю «канарейку», хотя леденцу
была красная цена пятачок, и мы двинулись дальше, причем его высочеству
немудрящее лакомство, кажется, пришлось по вкусу – во всяком случае, выброшен
леденец не был.
В дальнем конце боковой аллеи показалась
ограда Эрмитажа, и мы повернули в том направлении. Идти оставалось никак не
более сотни саженей.
На ветке закаркала ворона – громко, заполошно,
и я поднял голову. Птицы не увидел, лишь клочья серого неба меж темной листвы.
Кажется, ничего бы не пожалел, только бы
остановить то мгновение, потому что ему суждено было поделить мое существование
на две половины: всё разумное, предсказуемое, упорядоченное осталось в прежней
жизни, а новая сплошь состояла из безумия, кошмара и хаоса.
* * *
Сзади раздался звук быстро приближающихся
шагов. Я удивленно оглянулся – в самый последний миг перед тем, как мне на
голову обрушился удар чудовищной силы. Успел увидеть невыразимо страшное,
перекошенное яростью лицо давешнего бородача и полетел наземь, на секунду
потеряв сознание. Я говорю «на секунду», потому что, когда я оторвал от земли
очень тяжелую, будто залитую свинцом голову, бородач был всего в нескольких
шагах. Он отшвырнул в сторону Михаила Георгиевича, схватил ее высочество за
руку и потащил назад, мимо меня. Мадемуазель растерянно застыла на месте, я
тоже был, как замороженный. Поднес руку ко лбу, вытер что-то мокрое, посмотрел
– кровь. Не знаю, чем он меня ударил, кастетом или свинчаткой, но деревья и
кусты вокруг качались, как морские волны в шторм.
Бородач по-разбойничьи свистнул, и из-за
поворота – того самого, откуда мы совсем недавно вышли, выкатила черная карета,
запряженная парой вороных. Возница, в широком черном дождевике, с криком
«тпрру!» натянул вожжи, из еще не остановившегося экипажа выпрыгнули двое
мужчин тоже в черном и побежали в нашем направлении.
Это похищение, вот что это такое – произнес
внутри меня очень спокойный, негромкий голос, и деревья вдруг перестали
качаться. Я привстал на четвереньки, крикнул мадемуазель: «Emportez le
grand-duc!»
[10]
и обхватил за колени бородатого, который как
раз поравнялся со мной.
Он не выпустил руку ее высочества, так что мы
все трое повалились на землю. Силой меня природа не обидела, у нас в роду все
крепкие, а в юности я служил дворцовым скороходом, что тоже изрядно укрепляет
мускулатуру, поэтому руку, которой злодей держал Ксению Георгиевну за край
платья, я разжал без труда, только проку от этого вышло мало. Освободившимся
кулаком он ударил меня в челюсть, а ее высочество даже не успела подняться на
ноги – двое в черном были уже рядом. Они подхватили великую княжну под локти и,
приподняв, бегом понесли к карете. Хорошо хоть мадемуазель успела спасти
Михаила Георгиевича – краем глаза я видел, как она, подхватив мальчика на руки,
ныряет в кусты.
Мой противник оказался ловок и силен. Он
ударил меня еще раз, а когда я попытался ухватить его за горло, сунул руку за
пазуху и выхватил финский нож с зазубринами на лезвии. Эти самые зазубрины я
увидел так отчетливо, словно их поднесли к самым моим глазам.
– Забие яко пса! – прошипел страшный
человек как-то не вполне по-русски, выпучив налитые кровью глаза, и
размахнулся.
Я хотел вспомнить слова молитвы, но почему-то
не получилось, хотя, казалось бы, когда и молиться, если не в такую минуту?
Нож занесся высоко, чуть не в самое небо, но
так и не опустился. Волшебным образом запястье руки, что держала клинок,
оказалось перехваченным пальцами в серой перчатке.
Лицо бородача, и без того перекошенное,
искривилось еще больше, я услышал чмокающий звук удара, и мой несостоявшийся
убийца мягко завалился на сторону, а вместо него надо мной стоял давешний
элегантный господин в цилиндре, только в руке у него была уже не тросточка, а
тонкий, длинный клинок, запачканный красным.
– Живы? – спросил мой спаситель
по-русски и тут же, обернувшись назад, крикнул что-то на неведомом мне наречии.
Я приподнялся и увидел, что по дорожке, ужасно
топая и по-бычьи наклонив голову, несется разносчик-китаец, уже без лотка, но
зато со странным приспособлением: крутит над головой небольшой металлический
шар на веревочке.
– Ййя! – противно крякнул азиат, и
шар сорвался вперед, просвистев в нескольких вершках надо мной.
