Но интуиция говорила мне, что это будет бессмысленной тратой времени. Кроме того, мне не хотелось уходить от телефона — единственной связующей нас нити, если он вдруг надумает объявиться…
Поворот ключа в замочной скважине заставил меня броситься к двери, когда я уже, потеряв всякую надежду, разделась, приняла душ и стелила себе постель.
Еще во время прогулки я достала из машины и принесла с собой сумку с вещами, поэтому надела свой собственный махровый халат.
— Господи, — вырвалось у меня при виде появившегося в дверях Семена, — на кого ты похож?
На него действительно страшно было смотреть: дорогой элегантный плащ, еще утром выглядевший безукоризненно, теперь был в грязных разводах, его брюки одним своим видом вызывали тошноту, а ботинки, вернее, то, во что они превратились, скорее подошли бы бомжу, нежели преуспевающему столичному журналисту.
И запах от него исходил соответствующий.
— Срочно в ванную, — решительно произнесла я и стала помогать ему раздеваться.
— Да-да, я сейчас… — спекшимися губами промямлил он, — со мной произошло что-то непонятное…
— Потом расскажешь, — перебила его я и подтолкнула к дверям ванной. Это напоминало неловкое деревенское заигрывание, и неожиданно для себя я смутилась.
А когда прошла на кухню, чтобы приготовить для Семена кофе с бутербродами, поймала себя на том, что думаю о нем с непонятной нежностью.
— Это что еще за фантазии? — одернула я себя, но как-то неубедительно и с озорной улыбкой на губах.
А когда снова запела «Капитаны без усов-усов…» — поняла, что со мной опять творится что-то неладное.
Семен появился из ванной в длинном сиреневом халате, с мокрыми волосами и благоухающий дорогим одеколоном.
Ничто не напоминало в нем теперь того забулдыжного вида мужичка, каким он выглядел еще несколько минут назад. Разве только взгляд был немного растерянный.
Пододвинув ему кофе с бутербродами, я уселась напротив и приготовилась слушать его рассказ.
— Ну, рассказывай…
— Да, собственно, мне и рассказывать-то нечего…
— Как это нечего? Ты обещал вернуться после обеда, а пришел…
— Я не знаю, где я был, — перебил он меня. И по тому, как он это сказал, я поняла, что он не шутит. — Помню, что зашел в рюмочную, а очнулся час назад, за сорок километров от Москвы, посреди поля…
— Ты что, был в стельку пьян?
— Я точно знаю, что выпил всего пятьдесят грамм.
— И не помнишь, как оказался за городом?
— Абсолютно.
Он хлопнул себя по лбу и, вздохнув, взял в руку бутерброд.
— Там осталось что-нибудь выпить?
— А стоит ли?
Он испуганно посмотрел на меня и покачал головой:
— Честно говоря — не знаю. Раньше со мной такого не было никогда.
— Ты думаешь, это… Они постарались? — спросила я осторожно.
— Не знаю. Но ничего другого мне в голову не приходит.
И тут его прорвало. Он начал говорить возбужденно, почти без пауз и говорил минут двадцать.
За все это время я его ни разу не перебила и в результате услышала прекрасную обвинительную речь, направленную в никуда, поскольку ни он, ни я даже приблизительно не догадывались, с кем мы имеем дело. Но его возбуждение передалось мне и, подхватив его мысль, я продолжила и развила ее.
К тому времени Семен расправился с кофе и бутербродами, и мы перешли в комнату за низкий журнальный столик, за которым просидели весь вчерашний вечер.
Я стала рассказывать обо всем, что пережила сегодня, Семен что-то объяснял мне, приводил примеры из собственной «практики»…
А потом неожиданно разговор иссяк. Ни с того ни с сего, словно шарик, из которого выпустили воздух, он прекратился независимо от нашего желания.
И мы услышали собственное дыхание. И только теперь заметили, что сидим почти в полной темноте, не считая тусклого света ночника на тумбочке у дивана.
От этого полумрака и звенящей тишины у меня закружилась голова. Мои глаза увлажнились, а во рту пересохло. Всем своим существом в этот момент я почувствовала, как бы поточнее выразиться, нашу… разнополость.
Я далеко не ханжа, и при слове «секс» на моем лице не появляется гримасы отвращения. Но внезапность нахлынувшего вожделения, по-другому не назовешь, обескураживала.
Семен в эту минуту показался мне воплощением мужской красоты, запах его одеколона заставлял трепетать мои ноздри и туманил сознание.
Судя по всему, Семен переживал нечто подобное, и его взгляд об этом красноречиво свидетельствовал.
Он потер виски кончиками пальцев и произнес:
— Юля…
У него перехватило дыхание, а у меня от звука его голоса кровь прилила к щекам.
— Давай выпьем, — предложил он.
— Давай, — ответила я, не отводя глаз, беззвучно, одними губами.
Семен достал из бара уже знакомую мне бутылку и наполнил бокалы.
На сей раз вкус напитка показался мне божественным.
После первого же глотка приятное тепло согрело мне грудь, опустилось к солнечному сплетению и отозвалось в ногах невероятной легкостью.
Я еле дождалась, когда Семен подойдет ко мне и возьмет за руку.
Через несколько секунд наши халаты, сорванные нетерпеливыми руками, упали на пол, и мы вцепились друг в друга как сумасшедшие…
* * *
— Сволочи, — чуть не плача, проговорил Семен через минуту, вскакивая с дивана и натягивая халат.
Налив себе полный стакан, он выпил его двумя большими глотками и закурил сигарету.
На него больно было смотреть. Если верить доктору Фрейду, он пережил минуту назад самое большое для мужчины унижение.
Я думаю, вы понимаете, что произошло. В самый ответственный момент Семен оказался недееспособен.
Мне и самой было погано, но все-таки легче, чем Семену, насколько я могу себе представить состояние мужчины в подобной ситуации.
— Они же просто издеваются над нами, — сдавленным голосом произнес он и выплеснул в стакан остатки спиртного.
Все еще голая, я выглядела тоже по-дурацки и поспешила натянуть на себя халат.
Семен, обхватив себя за голову руками, сидел, уставившись в одну точку на полу.
За стеной, несмотря на позднее время, кто-то передвигал тяжелую мебель, оживленно переговариваясь и смеясь…
ГЛАВА 7
Говорить нам больше не хотелось, да, честно говоря, и видеть друг друга тоже.
Я понимала, что Семен ни в чем не виноват, но какой-то древний инстинкт во мне отвергал недееспособного мужчину, и я изо всех сил старалась не наговорить ему гадостей.
