— Это не научный интерес. Это — практический. Так я не могу. Нет, правда, что за дед такой? Может, я его хакну?
— Ой, не надо хакать! — испугался Виталик. — Кто знает, чем это обернётся? У меня предчувствия самые нехорошие!
— Это не предчувствия. Это трусость! — пригвоздил его взглядом Константин Петрович.
— Это разумная осторожность, — возразил Техник.
— Осторожность, — вмешался Лёва, — это когда ты видишь бурную реку, подходишь к ней и проверяешь, не слишком ли вода ледяная. И если нет, прыгаешь и плывёшь. А трусость — это когда ты при виде бурной реки стремглав убегаешь прочь.
— Так вот что я скажу о вашей бурной реке, друзья, — не сдавался Виталик. — Там не то, что вода — там ледяное крошево, как в хорошем «мохито».
— «Мохито» — неоправданно дорогой напиток, в котором больше пресловутого этого льда, чем самого напитка, — отрезал Константин Петрович. — А ты — трус. Иди, иди, Гумирушка, хакни старичка в челюсть. Финансовые издержки возмещу.
С дивана послышался тяжкий вздох зависти, переходящий в жалобный всхлип.
— Да-да, и тебе — тоже. Хоть ты и трус.
— Хорошо, если они будут только финансовые, — продолжал каркать Виталик.
— Хорошо? Финансовые издержки, по-твоему, это хорошо??? — взвился Константин Петрович.
— Всегда лучше штраф заплатить, чем головы лишиться, — пояснил Гумир. — Ну, мне скажут, что за дед? После этих антигуманных котлет я всё равно на высшую умственную деятельность не способен. И не буду способен ещё часов пять. Пока продукты распада этой дряни полностью не будут выведены из моего организма. Тогда я съем ящик бананов и утешусь.
— Хорошо, хорошо, убедил, — сказал Цианид. — Увеличиваем твоё содержание ещё на пятьсот рублей. А если справишься со стариком, две тыщи накину. При всех обещаю.
Гумир равнодушно воспринял эту информацию — куда интереснее был список невыполнимых желаний, который вручил ему Цианид.
— Ой, не дело это, не дело вы задумали, товарищи, — гнул своё Виталик.
Константин Петрович помахал в воздухе тетрадью с «не моим днём» и предупредил, что урок чистописания можно и продолжить. Техник примолк, но продолжал очень красноречиво жестикулировать. Но никто на него не глядел — сегодня был не его день, а день Гумира. Последний сложил список желаний каким-то хитрым способом, выспросил адрес, потребовал дождевик и, завернувшись в него, как в Гарольдов плащ, отправился на встречу с неизвестностью.
Но куда пропали сёстры Гусевы? В самом деле, волнуются уже не только их коллеги-мунги, но даже и товароведы из дружественных торговых предприятий. А всё потому, что и те, и другие на работе работают, а не сидят в Интернете. А вот если бы они убивали время в Сети, то непременно узнали бы… Но всё по порядку.
Осень — это такое специальное время года, когда у граждан активизируются способности к стихосложению. Великие поэты создают свои лучшие произведения, а простые люди с удивлением узнают, что и они могут мыслить в рифму. Тоже непонятно? Ну, ещё раз и с самого начала.
Вернувшись вечером с работы, сёстры Гусевы обнаружили, что в соседней квартире — той самой, где с лета шел ремонт с применением перфораторов, отбойных молотков и дрелей, жужжащих в тональности, особенно неприятной чувствительному уху, — празднуют новоселье. Сначала старушки обрадовались — не раз, и не два они, разбуженные среди ночи стуком и скрежетом, хватали всё самое ценное — сберкнижку, недопитую рябину на коньяке, ножи, топоры и прочий боевой арсенал — и бежали на улицу, полагая, что дом вот-вот развалится на куски. Но дом был построен на совесть, и никакие перепланировки ему были не страшны. Убедившись в тщетности тревоги, Бойцы возвращались на свой этаж, ногами распахивали дверь соседской квартиры (её почему-то никогда не запирали), но вместо толпы зомби с отбойными молотками обнаруживали лишь щуплого подростка, который, компенсируя плохое знание языка бурной жестикуляцией, объяснял, что все спят, а он караулит.
Наутро Денис, который жил рядом и тоже должен был страдать от ночного шума, уверял, что отлично выспался и ничего не слышал и что оздоровительная прогулка перед сном и успокаивающий чай — лучшее средство от бессонницы и ночных кошмаров. Ребёнок, что он понимает в бессоннице!
И вот — конец бессоннице! Закончился ремонт, ура, ура! Марина и Галина праздновали это событие вместе с будущими соседями, только по-своему и на своей жилплощади. Усталость, давившая на плечи весь день, уползла в угол и тоже что-то праздновала.
В девять вечера новоселье превратилось в концерт по заявкам — играла синтетическая музыка, и подвыпившие гости — по одному и хором — пели народные шлягеры. Бойцы, сохраняя остатки оптимизма, плясали посреди кухни кадриль, отбивая пятками такт и выкрикивая:
— Не будут больше сверлить!
— Не будут бурить!
— Перестанут стучать!
— Перестанут пилить!
Но часы пробили одиннадцать, а концерт и не думал заканчиваться. Старушкам надоело плясать, да и голоса за стенкой стали совсем уж противными.
— Может, пойдём и поубиваем всех? — лениво предложила Галина. — Инсценируем пьяную поножовщину.
— Ты погоди. Если мы этих убьём — новые въедут. И ещё ремонт на полгода! — рассудительно отвечала сестра.
Попробовали переорать соседей. Распахнули окно и спели «Мы жертвами пали в борьбе роковой», «Интернационал» и даже «Взвейтесь кострами, синие ночи», сильно переиначивая слова. Так, первая строчка в исполнении Бойцов звучала: «Взвейтесь кострами, белые ночи, мы озверели и всех вас замочим!»
Но даже такого намёка не поняли новосёлы и отвечали на него «Песней про зайцев», с особым цинизмом выпевая «А нам — всё равно!».
Когда на часах была половина второго, Марина достала из шкафчика нож для разделки рыбы и вздохнула:
— Ладно, переживём и второй ремонт. Пошли резать.
Распевая «Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг"», Бойцы выбежали на лестничную площадку, привычно пнули соседскую дверь — она снова была не заперта — и с удивлением обнаружили, что в свежеотремонтированной квартире нет не только гостей, забывших о правилах общежития, но даже и мебели. В коридоре на перевёрнутом вверх дном пластмассовом ведре сидел знакомый уже щуплый подросток.
— Ты чего не спишь? — гаркнул на него Галина.
— Шумно очень у вас. «Варяг» всё не сдаётся, — ответил мальчик.
Бойцы попятились к двери и молча вышли вон. Трижды плюнули на порог подозрительной квартиры, нацарапали ножами на стене пару охранных знаков и на цыпочках вернулись к себе.
Но стоило им только улечься в кровати, как пропитой старческий тенор заблеял за стеной: «Цыплёнок жареный, цыплёнок пареный пошел по Невскому гулять». Бойцы вскочили на ноги. Тут послышались звуки выстрелов, и всё стихло.
На часах было четыре. Сон ушел, сказал, что вернётся завтра.
