Все внутри горело и звало. Приходили даже мысли о самоубийстве. Легче не чувствовать ничего, чем такие испытания, такое жжение, такую тоску… Но их было двое. И они поддерживали друг друга. А если точнее, их было трое. И этот третий, беспомощный, от них зависимый, именно этот третий в середине тела был главным, главнокомандующим. Он приказывал: нет. И было нет.
Через положенный срок родилась здоровая полноценная девочка, рост пятьдесят два сантиметра, вес три с половиной килограмма. Все как надо. Назвали Людмилой, как мать. Володька любил Люську и хотел как можно чаще произносить это имя. Пусть дом будет наполнен этим именем в разных вариациях: Люся, Людмила, Мила…
Володька устроился водопроводчиком в доме отдыха. Он это умел, был специально обучен в ПТУ. К тому же надо зарабатывать. Семья из трех человек.
Володьки целыми днями не было дома, Люська на ребенке днем и ночью, некогда головы причесать. Прошлая жизнь казалась раем: свобода, никакой ответственности и бутылка в центре стола, – холодная, запотевшая, переливающаяся голубым и перламутровым, только что из холодильника. Первый глоток орошал нутро, как дождь пересохшую землю. Грибной дождь, солнце и влага. Плюс Володька, его горячие ладошки и губы, прохладные от страсти.
А сейчас только маленькая Милочка, ее крохотное личико, ее ор и нищета.
Володька старался как мог. Бегал по вызовам в наш поселок. Но богатые трудно расстаются с деньгами: чем богаче, тем жадней. При этом лезут в душу, норовят подружиться. А зачем? Чтобы не платить. С друзей ведь много не возьмешь…
Прежние дружки сбивали Володьку с пути, но он держался. Иногда ему казалось, что он висит над пропастью, держится на одних руках. Руки приняли всю тяжесть тела, и плечевые суставы не выдержат, выскочат из своих гнезд. Легче разжать пальцы и лететь в пропасть. Но Володька держался из последних сил. Он – не один. За ним – две Людмилы, он их не предаст.
Володька возвращался домой. Лез под душ. Смотрел телевизор.
А потом они ложились спать, обнявшись. Люська отдавалась мужу, несмотря на усталость: бери меня, мне самой ничего не надо, все – твое.
Милочка хорошела день ото дня. Первый расцвет случился в три месяца: из сморщенной почки она превратилась в гладкого младенчика. В полгода научилась смеяться. А в год – сама красота. Так что – не зря жертва. Не зря телесные и душевные мучения. Все оплачено с лихвой. Дочка. Смысл жизни. Выполнение главного замысла природы.
В чем главный замысел? Размножение. Значит, Люська и Володька живут не зря и недаром. Оставят после себя часть себя.
Неизвестно: есть ли рай и ад после жизни? А в самой жизни есть. Ад – это запой. Рай – это улыбка твоего ребенка.
Я все реже стала бывать в Москве. Все чаще оставалась на даче.
У меня был свой маленький «уголок Дурова»: кошка, собака, ворона и белочка Эмма.
Белочка приходила два раза в неделю, я насыпала ей орехи фундук. Она садилась на задние лапки, а передними подносила орех к мордочке. Ее щечки торопливо двигались.
Эмма тщательно следила глазами за собакой и за кошкой и, чуть что, – взлетала вверх по стволу елки.
Ворона воровала сухой корм из собачьей миски. Хозяин корма Фома устремлялся к своей миске с целью жестоко проучить ворону. Но она тут же взлетала на вершину дерева, и подскочивший Фома не мог понять: каким образом ворона оказалась наверху, когда только что была на земле? Как это у нее получается?
Он возмущенно лаял, задрав голову. Если его лай перевести на человеческий язык, это звучало бы так: «Ты еще жрать захочешь, ты еще вернешься…»
Однажды мне позвонила подруга и попросила принять ее родственника. Родственник явился не запылился. Внешность – среднестатистическая. Лицо умное. Костюм кримпленовый. Кримплен – это немнущаяся синтетика. Его можно стирать и не гладить, а просто повесить на плечики. Похоже, что костюм на родственнике никто не стирал никогда. От него пахло чем-то лежалым, душным. Видимо, микробы давно жили там семьями и вели упорядоченный образ жизни: питались, выделяли отходы, размножались.
Я догадалась, что родственника никто не обслуживает. Может быть, не женат, старый холостяк или вдовец, мало ли…
После перестройки появились мужчины-метросексуалы, которые ухаживают за собой как женщины: делают маникюр-педикюр, стригутся в дорогих салонах. Почему бы и нет… Родственник не относился к метросексуалам, но ничего страшного. Посидит и уйдет. Не останется же он навсегда.
Я предложила ему чай. Он охотно согласился.
– У меня вот какая проблема, – начал родственник. – Я хочу купить дачу. У вас в поселке продаются дачи?
– Редко, но продаются, – сказала я.
– Почем? Хотя бы примерно…
– Примерно, миллион…
– Рублей?
– Долларов.
– Долларов? – У родственника глаза стали как колеса. – У меня столько нет. Я рассчитываю максимум на десять тысяч долларов.
– А вы купите избу в соседней деревне, – предложила я. – Вам как раз хватит.
– Вы считаете?
– А что? Небо то же самое, воздух тот же, что в нашем поселке. Рядом лес, речка.
– А контингент?
– А что вам контингент? В нашем поселке все сидят за трехметровыми заборами. Вы их и не увидите никогда.
– Да? – раздумчиво спросил родственник. – Действительно, зачем переплачивать? А посмотреть можно?
Мы отправились в Баковку.
– Я хочу перевезти сюда жену, – поведал родственник. – Она не ходит, у нее ноги отказали. Возраст.
– А сколько ей лет?
– Восемьдесят.
– А вам? – удивилась я.
– Мне шестьдесят.
Мне захотелось удивиться, задать вопрос, но вопрос был бы некорректный. Я сдержалась.
Мысль – материальна, родственник прочитал мой вопрос.
– Я женился на своей мачехе, – сказал он.
– Это как?
– Мой отец, профессор, бросил мою мать и женился на своей аспирантке. Я в нее влюбился.
– Шекспир, – сказала я. – Трагедия. Неужели вокруг вас не было девочек-ровесниц?
– Были, конечно. Но я их не видел.
– И как вы живете?
– Как волки.
– То есть… – не поняла я.
– Сексуальная активность раз в год, а все остальное время мы любим друг друга всей душой.
– И сейчас?
– Ничего не меняется. Старости нет. Есть только болезни. У Нэли болят суставы. Артроз.
– Сейчас суставы меняют.
– Она не хочет. Сердце может не выдержать наркоз. И я тоже боюсь. Пусть лучше сидит в коляске на свежем воздухе. Дышит. А я буду приезжать к ней на выходные. Я ведь работаю.
