Из-за смога, висящего над столицей, выходить из дома не хотелось. Утро начиналось с разговора по скайпу с Леной. У них даже появилась традиция «виртуальных завтраков» – вместе пили чай, глядя в экран. Родители при этом тактично уходили из кухни в комнату. Потом они с отцом развешивали мокрые простыни на окнах и садились разбирать старые книги и бумаги, лежащие в коробках на антресолях и даже на шкафах. Мать решила начать ремонт и хотела избавиться от хлама. Андрей с интересом листал старые журналы «Наука и жизнь» и «Техника – молодежи». Периодически в комнату заходила мать и, выхватив журнал, безжалостно швыряла его в приготовленный для мусора мешок. Так за неделю разобрали антресоли и взялись за книжные полки у отца в кабинете. Здесь было много старых чертежей, квитанций неизвестно на что, сложенных в потрепанные папки и инструкций от телевизоров и радиоприемников, которые давно уже нашли свое последнее пристанище на помойке. Но попадались и очень интересные вещи. Например, коробки со старыми фотографиями или военными письмами. Андрей часами с интересом разглядывал лица и одежду на старых снимках. Пытался представить этих людей на современных улицах, но у него ничего не получалось. Отличались не только прически и обувь – таких лиц теперь просто не было. Особенно ему понравились дореволюционные фотографии его армянских предков в потертом кожаном альбоме с медным замочком. Мужчины с огромными ухоженными усами были одеты в элегантные европейские костюмы, некоторые держали в руках черные котелки или соломенные канотье. Зато стоящие рядом с ними жены и дочери как будто сошли с витрины музея этнографии. Тяжелые юбки в пол, поверх юбок – бархатные передники с богатой вышивкой. На головах – платки, почти закрывающие лица, а поверх платков – маленькие тюбетейки с нашитым орнаментом и украшения из золотых монет на лбу. Некоторые фотографии были подписаны, каких-то людей из альбома еще помнил отец по рассказам деда. Андрей раскладывал снимки на ковре, фотографировал их и потихоньку составлял у себя в ноутбуке генеалогическое древо семьи Мелконянов. Привлекла внимание пожелтевшая фотография мужчины, удивительно похожего на усатого Бармалея из детского фильма по Айболита. Этот персонаж не был одет в европейский костюм. На голове его красовалась папаха, а широкую грудь в гимнастерке перекрещивали ремни от бинокля и маузера. Военные галифе были заправлены в начищенные сапоги. При этом снимок не был лишен изящества – левой рукой Бармалей опирался на колонну дорического ордера, а фоном для композиции служил бархатный занавес, ниспадающий тяжелыми складками. Фотография была украшена виньеткой в стиле модерн и надписью «Рhotographie de Varna». «Колоритный мужчина, – подумал Андрей. – Надо бы увеличить снимок и вставить в рамку. Хорошо будет смотреться в болгарской квартире».
– Это кто такой? – спросил он отца.
Отец надел очки и взял карточку в руки.
– Это твой прадед – Рубен Мелконян. Я его никогда не видел – он умер в эмиграции.
– Он что – в театре играл?
Отец улыбнулся.
– Мой отец говорил, что он был фидаином – воином. Боролся за свободу и независимость Армении.
– Тут написано Varna – это же в Болгарии.
– Была целая рота армянских добровольцев в болгарской армии. Вместе воевали с турками под командованием Озаняна.
– Андраника?
– Да. А ты откуда знаешь? – удивился отец. – Никогда ведь историей не интересовался.
– Да есть у меня одна знакомая в Софии. Она – историк, написала книгу о болгарских армянах. Это в честь этого Андраника меня назвали?
– Дед настоял. Мы с матерью больше нравилось имя Дима.
Потом пришел черед старых писем и открыток. Много было почтовых карточек со старыми штампами «Батумъ», «Артвинъ», «Баку» или «Тифлисъ». Удивительно, но, несмотря на то, что и отправители, и адресаты, судя по фамилиям, были армяне, писали они друг другу по-русски, иногда вставляя французские слова. Но это только на дореволюционных открытках. Многие послания тридцатых годов уже были написаны по-армянски. И еще одна особенность обращала на себя внимание – при советской власти у людей катастрофически испортился почерк. Старые послания, написанные с «ятями» и «ерами», читать было куда проще.
Письма и документы, оставшиеся от деда, были аккуратно перевязаны шпагатом и сложены в несколько коробок. Бабушка во время частых командировок горного инженера Сергея Рубеновича Мелконяна всегда приводила его бумаги в порядок. После смерти деда отец этими коробками не интересовался, но выбросить так и не решился. Читать чужие письма Андрею постепенно надоело, и он теперь только осматривал конверты с ножницами в руках – иногда попадались марки с портретами Ворошилова, Калинина и Сталина. Миша с Таней были страстными филателистами и он решил сделать им подарок. Два письма, соединенные большой канцелярской скрепкой, привлекли его внимание – марки на конвертах были иностранные. На одном – болгарская, с изображением электростанции, на другом – две аргентинские, с портретом Евы Перон. Отправителем обоих писем был некий «О. Деведжян» или «О. Devedjian», как было написано на аргентинском конверте. Отложив ножницы, Андрей достал вложенные в конверты листы. Оба письма были написаны по-армянски. Разочарованно отложив их в сторону, он уже хотел вырезать марки и выбросить письма в мешок с мусором, но на всякий случай позвал отца:
– Папа, ты не знаешь такого Деведжяна из Аргентины? Может, богатый родственник, наследство нам оставил.
Отец повертел конверты в руках.
– Нет, это не родственник. Помнишь, дед рассказывал про военачальника Гарегина Нжде, который умер в тюрьме?
– Имя запомнил. В Софии даже видел дом, где он жил.
– Так вот, насколько я помню, Оганес Деведжян был арестован вместе с Нжде и сидел с ним в советской тюрьме, а вот что с ним потом стало, я не знаю. Если, конечно, это тот Деведжян.
– Интересно, что он мог написать деду? Они что – знакомы были?
– Боюсь, мой отец так и не узнал, о чем здесь идет речь. Он всю жизнь прожил в России и по-армянски не читал.
– У тебя нет знакомых армян, чтобы перевести эти письма?
– Зачем это тебе? – удивился отец.
– Интересно. Видишь, – Андрей кивнул на фотографии, разложенные на ковре, – генеалогическое древо составляю. Вдруг здесь что-нибудь про твоего деда Рубена, того, что с маузером и биноклем.
– Знаешь, у отца был знакомый историк-армянин из университета. Сейчас на пенсии уже, наверное. Попробую найти его телефон.
* * *
Через неделю Андрей нашел огромный сталинский дом в районе Автозаводской. Судя по разномастным стеклопакетам и старым деревянным рамам в некоторых окнах, подъезд еще не был «социально-однородным». На двери нужной квартиры он насчитал пять кнопок звонков. Похоже, профессор жил в коммуналке. Под одной из кнопок была наклеена бумажка: «Маркаряну – 2 зв.» Андрей нажал дважды. После долгого ожидания загремел замок и на пороге показался огромного роста старик с хищным орлиным носом и густыми, как у Брежнева, бровями.
