Резиденция одного из наиболее видных чеченских террористов находилась в довольно приличном по сельским меркам двухэтажном строении.
Вероятно, раньше тут была школа или больница, но с переходом на военное положение надобность в учении отпала, а что касается больниц, то теперь в Ичкерии жили (и умирали) по принципу: «Тяжело в мучении, легко в гробу».
Боевиков здесь было не так много, как около мечети, но все-таки человек двадцать до зубов вооруженных бородачей располагались близ входа. Один возился с установкой «Град», другой копался в невесть как попавшем в эти горы бронетранспортере, третий на истоптанном множеством ног сером снегу смазывал новенький миномет. Прочие активно занимались ничегонеделанием.
Будни «героев».
На нас с Салиховым посмотрели откровенно агрессивно, и в гортанном наречии несколько раз проскользнула сочная русская брань.
(Я всегда отмечала, что на Кавказе предпочитают ругаться исключительно по-русски. Да что Кавказ! Когда я однажды была в Милане — еще в пору своей работы во внешней разведке, — я постоянно слышала, что темпераментные итальянские подростки бодро сыплют чистопородной русской матерщиной, перемежая ее итальянской «порка мадонна».)
Первое, кого я увидела в просторной комнате, заваленной стальными контейнерами и деревянными ящиками с оружием и боеприпасами, была молоденькая девушка лет семнадцати, с развитой не по годам фигурой и жгучими черными глазами. Этакая современная Бэла.
На Бэле было коротенькое платье, под платьем — джинсы. А в руке девушка держала полуразобранный автомат, который она чистила с большим знанием дела.
Вот тебе и нормы шариата, вот тебе и восточная женщина!
…Хозяин сидел за простым деревянным столом и обедал. Его лицо, хорошо известное едва ли не половине земного шара — все-таки один из самых опасных террористов мира, находящийся в розыске Интерпола! — выглядело молодым и свежим. Длинная черная борода была аккуратно подстрижена, а гладко выбритый череп блестел, как отполированный.
Услышав шаги, он поднял голову и еле заметно улыбнулся.
— А, Алеша? Проходи, дорогой, присаживайся. А эти люди с тобой — именно те, кого ты обещал? — сказал он на превосходном русском языке. Абсолютно без акцента.
В России не все русские говорят так хорошо.
Хотя порой проскальзывали кавказские нотки: можно было предположить, что акцент появлялся тогда, когда человек с черной бородой начинал говорить эмоционально.
— Вы и есть Ринат Салихов? — спросил Базаев. — Я много слышал о вас, но лично видеть не приходилось. Хотя были все возможности.
— О вас я могу сказать то же самое, — угрюмо ответил Салихов. — Слышал еще больше, чем вы обо мне, но до личного знакомства не доходило.
— Очень жаль, что все так произошло, но нам нужна ваша помощь. И ваша, Юлия Сергеевна, — повернулся ко мне Руслан Базаев.
— Юлия Сергеевна?
— А что? — Чеченец посмотрел на оторопевшего Рината Ильдаровича, а потом перевел взгляд на меня и весело рассмеялся: — А вы как представились ему, госпожа Максимова?
Вот это провал чистой воды. Хотя провал следовало признать состоявшимся уже тогда, когда меня и Салихова отделили от группы прочих заложников.
— Так как? — повторил чеченский командир.
— Ильмира Фархутдинова, — сказала я. — Но откуда вы меня знаете?
— Ну-у… персон из внешней разведки мне знать просто необходимо, пусть даже бывших, — с загадочным выражением лица лукаво сказал Базаев. — А понадобились вы мне вот зачем…
— Значит, вы с ней заодно? — перебил полевого командира Салихов. — Так вот, значит, по какой причине вы настаивали на том, чтобы я непременно взял ее с собой, невзирая на ее сопротивление… если таковое вообще было?
— Это не так, — твердо сказала я.
Базаев презрительно улыбнулся, и в этой улыбке я ясно, как в открытой книге, прочла все его мысли, которые чеченец, по всей видимости, и не собирался скрывать. А именно: я, Руслан Базаев, действую заодно с какой-то там мелюзгой, которую с позором выгнали со службы за возмутительный югославский провал? Обижаете, дорогой господин Салихов.
— Вам известно, что ваш начальник охраны Андрей Шкапенко работал на нас? — спросил Базаев.
— Работал на вас?
— Или поставлю по-другому вопрос: сотрудничал с нами?
— Я начал догадываться об этом… вернее, о том, что он ведет за моей спиной какие-то закулисные игры, но не хотел этому верить, — сказал Салихов. — Я доверял ему.
— И я доверял ему, — сказал Базаев. — Он мой старый боевой товарищ. Но он потерял мое доверие. Он сказал, что не хочет продолжать опыты. Что это слишком жутко.
— Это вы ему так много платили?
— Не я, а арабские спонсоры.
— Значит, это по вашему приказу взорвали мой лимузин вместе со Шкапенко и шофером?
— Да.
— Но ведь мог погибнуть и я! А я вам нужен, как вы только что сами сказали.
— Это Алеко. Он вечно придумывает какие-то выкрутасы. Но, по-моему, все произошло так, как он и рассчитывал. Вы живы. И это пока положительный итог нашего заочного сотрудничества.
— Так что вам от меня нужно?
— Совсем немногое. Аппаратуру, которую вы переправили в Тбилиси и собираетесь продать Турции для нужд турецкой военной промышленности. Это не есть патриотично, дорогой Ринат Ильдарович. Ведь вы, несмотря на вашу татарскую кровь, гражданин России, не так ли?
— Разве эта аппаратура еще не продана?
— Первый зам вашего коммерческого директора, который находится в соседнем доме, утверждает, что нет.
— Но зачем вам эта аппаратура? — со смутной тревогой — словно у него начинала брезжить догадка — спросил Ринат Ильдарович. — Денисов, директор той фирмы, на которой она была размещена, сказал мне…
— А где сейчас этот Денисов? — перебил главу «Ратмира» Базаев.
— Денисов? — Ринат Ильдарович покосился на Шкапенко, а ответила чеченскому бандиту я:
— Ваш милый подручный… вот этот, из славного клана Шкапенко, застрелил его. На том основании, что правительству России должно пожалеть осиротевшую дочь Денисова. Семи лет от роду.
Шкапенко пожал плечами и, нахально налив себе немного водки, выпил одним глотком и, шмыгая носом, заел куском копченого мяса.
— Простыл, — сказал он с таким видом, словно это слово могло объяснить мотивы бессмысленного и циничного убийства Денисова.
Базаев даже не посмотрел в его сторону.
— Мне хотелось бы, чтобы вы, Ринат Ильдарович, и вы, Юля, съездили в Тбилиси и привезли мне это оборудование. Шкап так стремился от него избавиться, как будто думал, что это смоет его грехи.
— Что это за оборудование? — настороженно спросил Салихов, а по его лицу я поняла, что он с трудом сдерживает себя. — Если это не то, что говорил мне Денисов… что-то для переработки нефтепродуктов, то что же? А?
