Причин было несколько, а одна из них в том, что Емельянов не любит общепринятых праздников.
У этой причины в свою очередь есть своя причина, она коренится в советском времени, на которое пришлась значительная часть жизни Емельянова.
Его унижали эти парады и демонстрации, это хождение с флагами и плакатами, это лицемерное или искреннее (у тех, кто пьян или глуп) веселье. Хочешь, не хочешь — а демонстрируй. Празднуй. Ликуй.
Противно — особенно тому, кто привык быть не таким, как все, кто не хочет сливаться с безликой массой и подчиняться ее диктату.
Общественное сказалось на личном, Емельянов стал все хуже относиться к праздникам вообще. Даже к собственным дням рождения. Что это такое, в самом деле, наступает этот день и хочешь, а не хочешь, а веселись. Празднуй. Ликуй. Собирай гостей, накрывай на стол, пей, ешь на ночь соленое и жирное, выслушивай поздравления, даже если настроения нет, получай подарки, половина из которых не нужна и будет вскоре выброшена с невольным чувством стыда: люди хотели как лучше… Емельянов любил экспромты, неожиданности и фантазии (см. рассказ «Как Емельянов всех осчастливил»). Ему нравилось, когда праздник не назначается бездушной цифрой календаря, а возникает сам по себе. Первый солнечный и теплый день весной — вот и праздник, вот и повод. Ребенок тебе улыбнулся — праздник вдвойне, можно собрать гостей и объявить им, что сегодня будем отмечать день улыбки ребенка. Женщина ответила тебе взаимностью — тем более праздник, гораздо важнее, чем день рождения, ибо тут, быть может, у тебя душа заново родилась.
Поэтому на первое свидание с будущей женой он явился не с цветами, ибо все так делают, следовательно, ему так делать не пристало. (Если бы он жил не только своей насыщенной внутренней жизнью, а более внимательно по отношению к окружающему миру, то заметил бы, что юноши в ту пору тоже не очень-то баловали своих девушек и невест цветами, но он часто путал воображаемое с действительным — и путает до сих пор).
Он пришел с книгой, которую и вручил.
Виктория, его невеста, девушка умная и жизнерадостная, надо отдать ей должное, рассмеялась, оценив оригинальность поступка Емельянова. Возможно, именно этим поступком он ее и покорил. И многими другими поступками. Например, принципиально не платил за Викторию в общественном транспорте: дешевый шик, все так делают, а женщины и мужчины, между прочим, равноправны, так зачем унижать девушку копейками? Сейчас передовые женщины оценили бы его поступок с точки зрения феминизма и гендерной борьбы за женские права, но замечено, во-первых, что нынешние передовые женщины в общественном транспорте не ездят, а во-вторых, они, еще вчера очень активные, сегодня сообразили (имеются в виду российские женщины, которые умней прочих): мужчины-то не борются за свои права, следовательно женщины, борясь за них, признают свое неравенство уже самим фактом борьбы — и прекратили ее, едва начав. Они в наше время спокойно принимают от мужчин цветы, духи, ожерелья, машины, квартиры и яхты, найдя выход, как оставаться при этом независимыми: если советская женщина, принимая подарок, чувствовала себя обязанной отдарить мужчину тем или иным способом, то сегодняшняя считает, что не обязана ему ничем. Хочет — дарит, вольному воля! Я прав, господа спонсоры и инвесторы? Комментарии и возражения допускаются.
Емельянов настолько был оригинален, что хотел вместо свадебного костюма надеть фиолетовые треники с пузырями на коленях и мятую рубаху. Дескать, знаем мы эти штучки: на свадьбе жених в костюме, в белой рубашке, в галстуке, а на другой день влезает в эти самые треники и в эту самую рубаху — и ходит так до конца жизни. Он наметил поступить иначе: на свадьбе быть в демонстративно домашнем, а вот дома зато — только в костюме, только в рубашке и галстуке.
Кстати, оказавшись в одинокой теперешней квартирке, он вспомнил об этой своей юношеской идее и заново ее одобрил. Купил недорогой хороший костюм, несколько белых рубашек с галстуками и стал так ходить дома. И быстро заметил, что настроение его стало лучше, как-то даже торжественней, и при этом повысилось самоуважение. И даже образ жизни изменился. Если раньше он мог позволить себе поваляться и посмотреть всякую глупость по телевизору, то в костюме валяться не станешь, а сидя смотреть телевизор глупо, поневоле сядешь к столу и возьмешь соответствующую костюму умную книгу. Читаешь ее и наполняешься чувством собственного достоинства.
Соседка Ольга Константиновна, работница жилищной конторы, стукнувшись к нему за солью или, кажется, луковицей и увидев его в таком виде, спросила:
— У вас, что ли, праздник?
— Да, — ответил Емельянов, — праздник. Жизнь! Он у меня каждый день!
Ольга Константиновна рассказала об этом другой соседке, Вале, одинокой тридцатилетней женщине с ребенком, и та заинтересовалась. Да и трудно себе представить одинокую тридцатилетнюю женщину с ребенком, которую не заинтересовал бы свободный мужчина, разгуливающий по квартире не в трусах и с бутылкой пива в руке, а в костюме и без бутылки. Валя, найдя повод, пришла знакомиться с Емельяновым. Он ей понравился. Она пришла еще раз. Являясь женщиной симпатичной, господа спонсоры и инвесторы, у вас бы не было сомнений как с нею поступить: никто ж не требует любви навек и брачных отношений, просто же общения хочется! Но Емельянову, потомственному интеллигенту, привыкшему поступать не как все, эти игры ни к чему. Не сказав ни слова (впрочем, это было невозможно из-за отсутствия зазора в потоке ее речи), он три часа слушал рассказ Вали о негодяе бывшем муже и о тонкостях работы на оптово-розничной базе мелкого ширпотреба, а потом, улучив-таки паузу, произнес со свойственной ему иногда прямотой:
— Знаете, Валентина, я не уверен, что круги наших интересов сходятся, к тому же, я человек довольно аутичный и предпочитаю проводить вечера в одиночестве.
Валя хоть и не всё поняла, но смысл уловила прекрасно. И ответила соответственно:
— А я и не навязываюсь! Очень мне нужен придурок, который дома в костюме ходит! Извините!
И гордо ушла, и вскоре весь подъезд узнал, что в пятьдесят первой квартире поселился человек мягко говоря странный. Непредсказуемый.
— Опять меня прольют! — фаталистично вздохнула Дарья Сергеевна из квартиры сорок семь, что под квартирой пятьдесят один.
Но вернемся к свадьбе.
Виктория все-таки не допустила безобразия: Емельянов был во время церемонии в костюме, как положено.
Но потом он отыгрался, особенно по части всяких дат и юбилеев. В первую годовщину свадьбы не только не преподнес Виктории цветов и подарка, а вообще не явился домой, допоздна засидевшись на работе и предоставив Вике оправдываться перед нагрянувшими (и, между прочим, незваными) гостями. Зато через неделю он вручил ей букет из 55 (пятидесяти пяти) роз, купленных на бог весть каким образом сэкономленные деньги, сказав при этом, что праздник совместной жизни он чувствует каждый день, а не в пошлую дату, означающую, что миновало, видите ли, 365 дней — да и по календарю-то пошлому, солнечному, а есть ведь еще и лунные, и звездные, и многие другие! Виктория, конечно, некоторое время сердилась, но потом оттаяла, тем более что Емельянов радовал ее сюрпризами постоянно — по круглым дням календарей лунных, звездных и многих других, не считая тех дней, когда просто пришла охота.
