Сидни сбивает с толку отсутствие физического контакта между Джеффом и Викторией. Неужели они знакомы так давно, что более не испытывают потребности прикасаться друг к другу на людях? Или Джеффа смущает присутствие родителей и друзей родителей? Если так, то эта черта может показаться Виктории — Вики — непривлекательной. Что несомненно, так это то, что они ничем не напоминают пару, собравшуюся объявить о своей помолвке, и это не может не разочаровывать миссис Эдвардс, которая зачем-то вырядилась (учитывая ее пятидесятидевятилетние руки) в шифоновую маечку малинового цвета и черные брюки «палаццо»
[15]
.
У Сидни дурное предчувствие. Она наблюдает за тем, как Бен встает и обходит собравшихся с бутылкой красного вина в одной руке и бутылкой белого в другой.
— Ты пьешь пиво, — говорит он, дойдя до нее.
— Я пью пиво, — отвечает она, также утверждая очевидное.
— Принести еще?
Сидни хочется пива, но не хочется быть хоть чем-то обязанной Бену, даже в такой мелочи, как банка пива.
— Спасибо, не надо, — отвечает она.
Бен ставит бутылки с вином на тиковый стол и опускается на стул напротив сидящей на ступеньке Сидни. Он прислоняется к перилам. Сидни тут же замечает то, чего не замечала прежде, — свои голые ноги. Она сидит, подогнув под себя одну ногу.
Она также замечает, что Бен разглядывает ее, и ее не устраивает подобное внимание. Его щеки и подбородок покрыты модной щетиной, скорее всего являющейся следствием двух дней без бритвы. На работу он наверняка ходит гладковыбритым.
— Готов поспорить, что ты убийственно играешь в теннис, — говорит Бен, меряя ее взглядом.
— До тебя мне далеко, — отвечает Сидни, глядя в стакан.
— Я слышал, ты затащила Джули в воду.
— Она сама в нее зашла.
— Ты слишком скромна.
— Не особенно, — отвечает Сидни, делая глоток.
— Должно быть, нелегко присутствовать на вечеринке, на которой ты никого не знаешь.
— Я знаю Джули. Знаю твоего отца, — говорит Сидни и тут же злится на себя, почувствовав, что оправдывается.
— И этого достаточно?
— Пока да.
— Еще две недели пахать, а потом свобода, — говорит Бен. Сидни не знает, как ей пережить отпуск Бена.
— А у тебя есть девушка? — спрашивает она.
— Нет, — отвечает он, как будто ему совершенно ясно, почему Сидни проявляет такую осторожность. — Уже нет.
Сидни совершенно уверена, что если поставить рядом Бена и Джеффа, семь из десяти женщин отдали бы предпочтение Бену. У него более волевое лицо, совершенно определенно более сильное тело, темные глаза и длинные ресницы. Уверенность в себе, граничащая с самоуверенностью, но все же не перешедшая эту границу. В нем также есть какая-то загадка, его непроницаемое лицо заинтриговало бы многих женщин.
— Ты играешь в гольф? — спрашивает Бен.
— Нет.
— А что ты делаешь по выходным?
Должен ли этот вопрос напомнить Сидни о ее статусе наемного работника?
— Зависит от погоды, — отвечает она.
— Завтра будет такая же, — предрекает Бен, указывая на небо, на Атлантический океан и, возможно, на всю Вселенную.
— Читаю, — продолжает Сидни. — Гуляю.
— Вероятно, завтра мы все поедем в Портсмут, — как бы вскользь говорит Бен.
— Звучит неплохо, — говорит Сидни, хотя ей не удается сообразить, что может быть интересного в Портсмуте в воскресенье.
— Поехали с нами.
— Спасибо, но мне все равно придется ехать туда в понедельник. Нет смысла ездить два раза подряд.
Бен улыбается ей. Сидни вспоминает слова отца, произнесенные им много лет назад: «Всегда найдется человек, который видит тебя насквозь…»
Сидни встает.
— Куда ты идешь? — спрашивает Бен.
— За пивом, — провозглашает она. Ей отчаянно хочется поскорее уйти от него.
На кухне она прижимается лбом к стальной дверце морозильной камеры.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
В вопросе не слышно сострадания, скорее намек на то, что сейчас неудачный момент чувствовать себя плохо. Миссис Эдвардс ставит пустую тарелку на кухонный стол.
— Все в порядке, — отвечает Сидни, обернувшись к ней.
— Ты не могла бы мне помочь? — спрашивает миссис Эдвардс.
— С радостью, — откликается Сидни.
* * *
Сидни отведена часть овального стола, которую можно охарактеризовать только как несуществующую. У нее есть стул, на котором она как в ловушке, и достаточно места для тарелки, но не для ножа и вилки, которые лежат возле ее стакана с водой. Она ест, прижав локти к туловищу, чтобы не потревожить миссис Эдвардс, сидящую справа, или Ферриса, сидящего слева. С таким же успехом можно было усадить гостей за детский столик, думает Сидни. Затем ей приходит в голову, что, быть может, она вообще не должна была здесь присутствовать. Нет, решает она, мистер Эдвардс не потерпел бы ее отсутствия.
— Ключевые интересы Вашингтона и Тегерана совпадают, — говорит Джефф, — но в силу исторических и идеологических причин никто не хочет, чтобы его уличили в сделках с другим.
— Буш не делает секрета из своего намерения помочь освободить Ирак от Саддама, — неуверенно говорит Арт.
— Это также было одной из главных целей покойного аятоллы Хомейни, — добавляет Джефф.
Мистер и миссис Эдвардс опять приглашают гостей за стол. Клэр и Уилл, оказавшиеся в возрастной изоляции (они моложе миссис Эдвардс, но старше Бена), выступают единым фронтом. Они даже стулья придвигают поближе друг к другу, тем самым разрушая посадочный план миссис Эдвардс, от которого почти немедленно приходится отказаться. Забывшая о воображаемых обидах Марисса, похоже, загипнотизирована сенсационными новостями из мира нью-йоркской прессы, которыми сыплет Венди. На глазах Сидни скоропалительно зарождается дружба, хотя пока еще неясно, что может предложить Венди Марисса, если не считать пристального внимания. Феррис, муж Мариссы, немногословен и сдержан, как все выздоравливающие алкоголики в окружении алкоголя. Виктория говорит несколько громче, чем это необходимо, и не может произнести слово «общественность». Перед ней стоит почти пустая бутылка из-под шампанского, из которой пила только она. Со своей стороны, мистер Эдвардс, как и надлежит радушному хозяину, следил за тем, чтобы ее бокал не оставался пустым. Сидни с интересом наблюдает за тем, как алкоголь смазывает черты лица, а не только согласные звуки. Губы Виктории заметно расслаблены, а белки глаз порозовели. Даже кожа под глазами обвисла. В результате незначительных, но весьма разрушительных перемен Виктория уже не может претендовать на звание самой красивой женщины за столом.
