Ноэль
Мы сидим на кровати Сайласа. В доме очень тихо. У него очень маленькая комнатка под самой крышей. Окно выходит на лес. На деревьях уже начали набухать почки. Мы сидим рядом, очень близко, но не касаясь друг друга. Его родители уехали в Канаду смотреть на какую-то овцу. Я пытаюсь себе это представить — как можно отправиться в такую даль ради того, чтобы посмотреть на овцу? Сайлас этого не говорит, но я догадываюсь, что его родители не обрадовались бы, если бы застали меня в своем доме в разгар учебного дня. Потому что сейчас мы должны быть в школе.
Сайлас хочет все мне показать. Он показывает коллекцию бейсбольных открыток и коллекцию дисков. Он показывает свои поезда, которые держит под кроватью, и поясняет, что это серия Н. Я не знаю, что такое серия Н, но мне нравится, что он увлекался поездами. Я смотрю на снимок, где он стрижет овцу. На другой фотографии он принимает у овцы роды. Я долго рассматриваю вторую фотографию, потому что впервые вижу роды. Он мне о них рассказывает. В ожидании этих родов они с отцом целый месяц не расставались с биперами. В одиночку принять роды у овцы невозможно. Когда у овец начинается окот, мать Сайласа не покидает ферму, но одной ей не справиться. Один человек должен держать животное, а второй — извлекать новорожденного ягненка. Сайлас объясняет, что овца могла бы разродиться и сама, но приплод у этих овец слишком ценен, чтобы рисковать им, полагаясь на случай. Качественные здоровые ягнята — источник дохода его семьи. Родители вызывали Сайласа с урока математики, с игровой площадки и с тестирования. Учителя относились к этому с пониманием. Они уважают Сайласа за то, что в его жизни есть нечто поважнее школы. Сайлас говорит, что ему нравится принимать роды, но он не хочет продолжать семейное дело. Они с отцом еще ни разу не обсуждали этот вопрос, но Сайлас знает, чего ожидает от него отец. У Сайласа и его мамы другие планы. Сайлас говорит, что он, возможно, поступит в Вермонтский университет или в колледж Мидлбери. «Хорошо бы в Мидлбери», — говорит он.
Я отвечаю, что хочу поступить в Джуллиард, но существуют и другие музыкальные школы, куда попасть будет легче.
Сайлас показывает мне папку с рисунками животных, над которыми он работал последние три года на уроках изобразительного искусства. Мне они кажутся потрясающими. Тут овцы и собаки, а еще ежи, олени и лошади. Они совсем как живые. Я говорю Сайласу, что он должен стать художником, а он пожимает плечами.
Я всем телом чувствую, как он напряжен. Кровать поскрипывает каждый раз, когда он встает, чтобы показать мне что-нибудь еще. Одна из собак начинает лаять, и Сайлас вскакивает и подходит к окну. Глядя на его спину, я чувствую облегчение, которое испытывает он. «Это всего лишь почтальон», — говорит он, возвращаясь обратно. Я слышу шум машин, спускающихся с холма на въезде в Авери, этот ни на секунду не прекращающийся гул. От него нет спасения даже в деревне.
— Вот, — говорит Сайлас.
Для баскетболиста Сайлас совсем не высокий, но у него Широкие плечи, и он очень сильный. Я убедилась в этом, Наблюдая за его игрой. Когда он ведет мяч, кажется, что он его избивает. Вот уже две недели мы с Сайласом встречаемся в таких местах, где раньше даже не замечали друг друга. В вестибюле после занятий. У двери в столовую. В общем зале. Иногда я вижу его издалека в компании друзей и почему-то сразу понимаю, что он тоже меня заметил, хотя он и виду не подает. Это сказывается на его походке и осанке. Он сразу как будто настораживается.
У Сайласа карие глаза с прозеленью и волосы, торчащие вихрами во все стороны. Поэтому он все время носит бейсболку и снимает ее только в школе на время занятий. Таковы правила. Когда он снимает кепку, волосы у него не оказываются примяты к голове, как у других парней. Они немедленно выпрямляются, и кажется, что они живут своей жизнью. Так я и воспринимаю Сайласа: как человека, живущего своей жизнью.
Он косится на меня и снова отворачивается. Между нами стоит вопрос, что мы будем делать в оставшиеся в нашем распоряжении полчаса.
Мы сидим на кровати в его спальне.
Я хочу этого, и я не хочу этого.
Он хочет этого, и он не хочет этого.
Неожиданно он спрашивает, умею ли я играть в «богл».
[13]
Я смеюсь. Мы даже ни разу не поцеловались.
Я в школьном репетиционном зале. Здесь такая кошмарная акустика, что я не понимаю, как это помещение могло стать репетиционным залом. Потолки и окна очень высокие, стены обшиты деревом, как будто здесь раньше была библиотека. Когда я репетирую, все слышно в коридоре, но мне все равно. Играя, я переношусь в другое измерение, где даже в ремя движется не так, как на уроке математики. В эти минуты для меня не существует ничего, кроме музыки.
Я кладу скрипку в футляр и открываю дверь. Сайлас стоит в другом конце коридора, прислонившись к стене. Он не пытается делать вид, что разглядывает развешанные на стене картины, написанные студентами нашей школы. И он не смотрит в сторону.
— Привет, — говорю я.
— Привет, — говорит он.
Он подходит ко мне и берет из моих рук футляр. Я перебрасываю через плечо сумку с книгами. До столовой недалеко, и мне не нужна куртка. Обеими руками я поднимаю вверх волосы и отбрасываю их на спину. Мы оба знаем, что это нервный жест. Сайлас кажется слишком сильным для того, чтобы нести такой маленький футляр. Он идет раскачиваясь и немного расставляя ноги. Под щетиной у него на подбородке прыщики. От него пахнет шампунем.
В столовой мы вместе становимся в очередь. Мы садимся вдвоем за маленький столик. Мне даже не нужно никуда смотреть. Я и так знаю, что его друзья глядят на нас и отпускают шуточки. Мне, собственно, это безразлично, но я все равно не могу заставить себя есть. Пока мы стояли в очереди, мне вручили тарелку с бифштексом и картошкой-пюре. Обычно я даже не подхожу к этой стойке. Я вообще не люблю мясо. Когда я иду за стаканом молока, мои руки дрожат. Это что-то серьезное, и я взволнована.
Мы стоим у кирпичной стены спортивного зала. Я ждала Сайласа снаружи. Он не знал, что я его жду, но, увидев меня, улыбнулся. Его волосы еще мокрые после душа. Мы впервые целуемся.
Мы идем вдоль стены, пока не доходим до угла. Теперь нас никто не видит. Мне кажется, я ждала этого момента целую вечность. Он берет мое лицо в ладони; от него пахнет мылом и шампунем. Его дыхание отдает попкорном. Нам мешают ноги, и я не знаю, в какую сторону мне наклонить голову. Сайлас выше меня, но не намного. Он обнимает меня. Я не знала, что он такой сильный! Затем он отпускает меня и хохочет. Мы оба нервничаем.
Мы отстраняемся друг от друга и идем на парковку. Я стою рядом с его машиной, пока он возится с ключами. Машина у него старая, ржавая и вся помятая. Чехлы пахнут собаками. Мы не строим никаких планов, потому что знаем: у нас есть завтра и послезавтра.
