— То есть отслеживание «вживую» его реакции на происшедшее дает возможность прогнозировать его действия с высокой степенью вероятности, — сжал Гром мои рассуждения в одну фразу. — Верно!
Я попробовала «на вкус» наши выводы и в сомнении покачала головой.
— Не слишком ли изощренно? Не во всяком отделении ФСБ найдутся люди, способные спланировать и гладко провернуть такую операцию. Можно подумать, что там, в Самаре, засели люди со спецподготовкой. И сам Серов может все представлять себе намного проще. Откуда мы знаем — как? Конкретных обвинений против меня он пока не выдвигал.
— И вряд ли выдвинет. Он предложил тебе поработать у него. Зачем? Чтобы иметь все время на глазах — раз. Чтобы иметь возможность через тебя запустить к врагу выгодную, с точки зрения Серова, информацию — два. И в-третьих, чем черт не шутит, попробовать наладить с ними связь через живого человека, не рискуя при этом своими людьми. Дело-то приняло такой оборот, что обычные средства связи сейчас малопригодны.
— Получается так, что противники Николая Михайловича, обставив все таким образом, чтобы он заподозрил во мне их человека, создали условия, при которых ему выгоднее использовать меня, чем просто гнать прочь. И он, и они, черт возьми, умные люди, если способны разыгрывать такие комбинации.
— Снимаю шляпу, — Андрей сдернул с головы кепку, — перед их умом. Как будешь себя вести? Что выберешь, Багира?
— Постараюсь вести себя умно.
— А с умными людьми по-иному нельзя. Иначе рискуешь отправиться в плавание по осенней Волге с ногами, залитыми цементом в банной шаечке. Действуй по обстановке, Юленька.
— Серов предложил мне подработать, посулив щедро заплатить, из благодарности за помощь Женьке.
— Очень благородно с его стороны, — усмехнулся Суров. — Ты должна быть ему признательна за такую заботливость.
— Обязательно!
Мы хорошо поняли друг друга.
Истекали последние минуты обеденного перерыва. В коридоре, возле кабинета, дожидалась меня матушка Славы Рыбакова, уроженца Тарасова, солдата-первогодка, страдающего от дедовщины где-то на территории Уссурийского края, а через час предстояла встреча с военкомом Пролетарского района, и это не все на сегодня. Дел было невпроворот, и, как всегда, навалились они в самое неподходящее время.
Суров проводил меня до дверей офиса, пожал на прощание руку, легонько хлопнул по плечу.
— Юлия…
Мне показалось, что он хочет погладить меня по щеке, но нет — медленным движением Андрей поправил шарфик, выбившийся из-под воротника моей куртки.
— В один поганый момент все это может стать опасным, Юлия. Здесь крутятся большие деньги, а вокруг них всегда топочут большие люди. Поэтому законным порядком деятельность Серова с партнерами не остановить. Никто не сможет сказать, даже я, когда ситуация обострится настолько, что станет угрожающей. Будь внимательна, Багира.
Из-за моей спины со стороны ступеней крыльца ко входу в офис прошел молодой мужчина в расстегнутом плаще и белом шарфе. Открыв высокую стеклянную дверь, он повернул голову и глянул на нас злыми глазами.
— Кто это? — спросил Гром.
— Сашка. Правая рука Серова во всем, что не относится к крупному бизнесу. Он привез мне билет в «Медведицу».
— Слушай последнее. — Гром глянул на закрывшуюся за Сашкой дверь и заговорил, понизив голос почти до шепота: — Через Аполлинарьевну меня больше не вызывай. Прихворнула она. Вот тебе другой номер и адрес квартиры, где этот телефон стоит. Живет там твой старый знакомый. Можешь съездить к нему, выбрать то, что тебе нужно из электроники. Вооружись, если сочтешь необходимым. Но не перебарщивай. Этой ночью я позвоню тебе сам, но если возникнет нужда в срочной связи, звони по этому номеру. Все. Иди, Юлия. Удачи тебе.
Гром пошел от меня не оборачиваясь. Сбежал по ступеням крыльца и остановился у дорожного бордюра. К нему сразу же подкатил обшарпанный «жигуленок», сама собой открылась дверца.
Сашка дожидался меня в вестибюле, тенью маяча между колоннами, облицованными серым мрамором. Но стоило мне появиться, как он, не подавая виду, что узнал, заметил меня, набычившись зацокал каблуками вверх по лестнице. Не поняла я его маневра. Когда не понимаешь поведения человека, явившегося на встречу, самое правильное — перестать его замечать, сдержать недоумение и вести себя как ни в чем не бывало. Я поступила наоборот.
— Александр!
Он поднимался по соседнему лестничному маршу, слышал мой голос прекрасно, но даже головы не повернул на оклик.
«Щенок закрученный!» — так обозвав его про себя, я ускорила шаг, чтобы догнать перед входом на этаж, занимаемый Комитетом солдатских матерей. Вместе с билетом в ресторан он мог привезти что-нибудь на словах от своего господина. Возможно, именно этим объясняются странности его поведения. Приглашать Сашку в кабинет не хотелось — на ходу отвязаться быстрее. А спроваживать в коридоре, на слуху у наших любопытных кумушек, хотелось еще меньше.
Сашка помог мне — замедлил шаг, а дойдя до площадки, и вовсе остановился.
— Вы ко мне? — спросила я, постаравшись придать лицу приветливое и безмятежное выражение.
Он медленно, как злодей из фильма ужасов, повернулся и вперил в меня горящие неприязнью глаза. У него даже верхняя губа дрогнула, будто едва сдерживался, чтобы не зашипеть или не плюнуть в меня ругательством.
— В чем дело? — встревожилась я. — Вы от Жени? С билетом в ресторан?
Гипнотизируя меня по-прежнему, Сашка достал из внутреннего кармана узкий конверт из плотной бумаги, такой же в точности, как и полученный мною утром от Николая Михайловича.
— Спасибо.
Я, демонстрируя интерес, заглянула вовнутрь и шагнула к коридору.
— Подождите, — подал он наконец голос. — С кем вы только что разговаривали там, внизу?
— С приятелем, — пожала я плечами и возмутилась: — А какое вам, собственно, дело?
— Ваш приятель случайно не самарский?
— Он тарасовский. А что?
— А к стрелковому спорту ваш приятель отношения не имеет? — В его голосе зазвучал сарказм, почти издевка. — Вот вы, например, бывший снайпер. А он?
Сашка поднял руки на уровень груди и взвесил в них воображаемое оружие.
— Что за допрос? — возмутилась я. — Почему вы меня спрашиваете?
— Тихо, тихо! — В успокаивающем жесте он обратил ко мне раскрытые ладони, нехорошо усмехнулся и запрыгал со ступеньки на ступеньку вниз. Поднял на ходу лицо и, все так же усмехаясь, ответил: — Интересно мне, вот и спрашивал. Понятно?
— Дурак! — проворчала я в надежде, что он расслышит.
Извинившись и попросив еще несколько минут у матушки Славы Рыбакова, маявшейся в ожидании у окна в конце коридора, я вошла в кабинет, скинула куртку и положила на стол два одинаковых конверта. В одном из них — билет в ресторан, в другом должны быть деньги. Забыла я о них. Опустилась в кресло, закрыла ладонями глаза и затаила дыхание — подарила себе мгновение тишины и неподвижности.
