— А-а, Юльк, нигде от тебя спасенья нет! — воскликнул Базан при моем появлении.
Я с удивлением смотрела на четвертушку дешевой водки в его руках и соображала, в каком качестве по отношению к нему следует выступить. Он поторопился мне помочь.
— Поверишь ли, не сестра, а Пинкертон в юбке! — обратился он к толстухе. — Хоть полдня могу свободно разгуливать — и ничего. Но стоит сообразить баночку крепкого, — он взмахнул бутылкой, почти полностью скрытой в его большой лапе, — как вот она, Юленька, здравствуйте!
Я подбоченилась и приняла приличествующий случаю вызывающе-обвиняющий вид.
— Дайте ему выпить, чего уж!.. — вступилась за моего «братца» толстуха, явно успевшая проникнуться расположением к Артюхе. — Не окосеет от шкалика-то, мужик здоровенный, а жизнь слаще покажется. По себе, грешным делом, знаю. Я, когда…
— Он от этой сладости лечиться пытался — и все без толку! — перебила я ее с мстительным злорадством. В самом деле — не мог Базан придумать что-нибудь поприличнее?
— Ну, вам виднее, — пошла она на попятный, подхватила под мышку опустевший таз и вперевалку удалилась в одну из трех выходящих во двор дверей.
— Ну ты меня перед человеком совсем алкашом выставила, — посетовал Базан, как только мы остались одни, и рассмеялся.
— Зато все логично и естественно.
— Это есть, — согласился он и сообщил без перехода: — Привет тебе от Андрея. И… здравствуй, Багира.
— Здравствуй, дорогой. Только давай поскорее. Со временем у меня напряженка.
Не тут-то было. Базан — человек обстоятельный.
Он одним движением сильных пальцев сковырнул пробку и протянул бутылку мне.
— Подержи, пожалуйста, я сейчас.
— К делу давай, Артемий, — торопила я его.
— Ладно, хищница, выкладывай, что у тебя нового.
— Люди в «Альянсе» придерживаются мнения, что покушение на Женю Серову подставлено ее отцом. Якобы воспользовался он ранее прозвучавшей из «Альянса» угрозой расправиться с близкими Серова, если он не примет условий Житкова о выравнивании доходов.
— Цель покушения? — спросил Базан, развертывая добытый из кармана полиэтиленовый пакет с кусками хлеба.
— Поставить Житкова перед необходимостью искупить несуществующую вину покладистостью. — У меня закуска есть, хочешь? — предложила я ему, имея в виду купленное в супермаркете.
— Что ты! — выкатил он глаза. — Я не пью на работе. Это так, для видимости. Знаешь, Юль, кого мы с тобой напоминаем? Бандюг каких-то, старающихся обделывать свои делишки втайне от посторонних ушей и глаз. А не правы они! — высказался он, имея в виду житковскую братию, и принял от меня бутылку. — Как не правы и тарасовские, обвиняющие во всем здешних. Пью за железную убежденность и тех и этих в своих точках зрения.
Он глотнул самую малость из горлышка, так, только рот сполоснул, и занюхал коркой. Откусил кусочек, сунул бутылку мне и полез за сигаретами, потом скомандовал:
— Дальше.
— Серов, сообщая сюда о моем приезде, представил меня человеком новым, чуть ли не посторонним. Для моей безопасности, как он выразился.
— Святая истина, — кивнул Артемий. — Бесспорно.
— Но здешние отнеслись к его словам с недоверием и надеются так или иначе вытянуть из меня подробности покушения, подтверждающие вину Николая Михайловича.
— Хорошо, если так, а если иначе? Погоди, девушка, прими-ка вот.
Артемий, покопавшись за пазухой, выудил оттуда продолговатый пенальчик светлого металла, в каких бывают упакованы сигары дорогих сортов, и скрутил с него крышку.
— Держи сувенирчик от дьявола. Новая, полная под завязку.
«Паркер». Авторучка, стоящая дорого не только у нас. Такие дарят, когда хотят уважить нужного человека. Артюха же дарит ее мне.
— Спасибо.
— Не оцарапайся! — поспешил он предупредить, увидев, что я пытаюсь опробовать на пальце золотое перо. — Пишет она, пишет. Замечательно пишет. Но если писануть какого бедолагу, скажем, по щеке или по запястью, там, где кожа помягче, произойдет моментальная отключка на некоторое время. Очнувшись, он будет настолько плох, что на вранье его не хватит и выложит тогда прямым текстом все, о чем бы его ни спросили. Но до «сыворотки правды» этим чернилам далеко. Слишком много побочных эффектов.
— Слушай! — воскликнул он страшным шепотом, видя, что я пытаюсь вставить слово. — Если не пожалеть перышко, воткнуть его в тело поглубже и подержать так несколько секунд, да еще чернил немного выдавить, то жертва гарантированно, быстро и безболезненно отдаст концы. Слушай же! — опять не дал он мне слова сказать. — Видишь отверстие?
Я повертела прибор в пальцах, и он указал мне, на что следует обратить внимание.
— Если при надетом колпачке придавить пальцем прищепку, с другого конца произойдет выброс яда. При этом предполагается, что отверстие направлено в сторону от владельца. Лучше всего прямо в рожу врага и чем ближе к ней, тем лучше. Тоже отключка.
Я осторожно надела колпачок и с некоторым опасением опустила подарок в карман.
— Страшно? — ухмыльнулся Артемий.
— Еще чего!
— А то, что ты у меня в Тарасове взяла, карандаш-игломет и ручку на один выстрел, — так, кажется? — с собой не носи. Ненадежны. И не нужны. Не бить или убивать тебе сейчас надо, а использовать здешних в наших целях. Вот уродовать — другое дело. Кстати, как самарские Серова называют?
— Павлином.
— Павлином, да, — усмехнулся Базан. — Ты выпей, что ли, а то не с руки мне одному угощаться. Люди вокруг. — Он показал на окна, выходящие во двор.
— Иди ты! — Я оттолкнула его руку со шкаликом. — В следующий раз придумай что-нибудь поумнее.
— Ладно, учту. Ты вот что. При случае, а он должен представиться, или сама его постарайся организовать, овиновать Серова как и в чем только можно. Но не переигрывай. Возьми на себя роль падкой до денег заразы, что ли.
— Сама сориентируюсь, — перебила я его. — Пей за успех и за мою осторожность.
Базан выпил, а я и на этот раз не приняла бутылку, отстранила, и он пристроил ее на выступ стены.
— Дальше. Склад, что «Альянс» строит, находится на двадцатом километре. Предназначен он не для краски, как говорил Серов, а для каких-то отходов, за ввоз которых сюда иностранцы готовы крупно платить.
— Что за отходы такие, Юлька, а?
Базан хитро усмехнулся и поперхнулся сигаретным дымом.
— Радиоактивные! — пожала я плечами.
— В точку! Теперь понятно, за что трудишься?
— За доллары, — проворчала я.
— Ну-у! — возмутился он. — А патриотизм где и человеколюбие? Но зато честно, — тут же оправдал он мой ответ.
