В темноте машина незаметно выбралась на вершину пологого холма и перед нами открылась панорама городских огней. Мы нырнули вниз, под уклон, и, набирая скорость, помчались им навстречу. Вскоре машина влилась в плотный поток себе подобных на одной из основных городских магистралей, ведущих от окраин к центру, и скорость пришлось сбросить, по сравнению с прежней, до минимума. Начались частые нудные остановки у светофоров.
На одном из перекрестков Сергей, очень удачно и быстро пробившись через транспортный поток, неожиданно свернул, подкинул газку на тихой, плохо освещенной улочке, свернул еще раз в совсем уже незаметный в темноте переулок, и мы углубились в один из спальных районов, запетляли по нему, затерялись, выдерживая тем не менее нужное направление.
К дому Николая Михайловича мы попали кружным путем. Продолжавший осторожничать Серж переулками, неизвестными мне, жительнице центра, вывел машину точно к цели и остановил у соседнего дома. Конспиратор!
И вот мы двинулись к финишу. Не знаю, как Серж, а я испытывала облегчение.
Дверь нам открыл Сашка. Без слов, с видом, еще более мрачным, чем обычно, он пропустил меня мимо себя, а Сергея остановил, положив руку на его плечо. Распорядился:
— Езжай домой и отдыхай. Машину во дворе поставишь. И будь готов явиться по первому звонку, — и в спину уже повернувшемуся, чтобы уйти, Сержу добавил: — Спасибо тебе!
Диковатым мне показалось такое обращение и пришлось вспомнить, что здесь для меня все-таки чужой монастырь.
— Ах, как вы вовремя! — проворчал Сашка, обгоняя меня, и пригласил, глянув через плечо: — Пошли.
Я прошла за ним тем же коротким темным коридорчиком и попала в гостиную. Шторы на окнах были задернуты, и в царящем здесь полумраке она показалась мне не такой уж большой, как в прошлый раз.
— Подождите здесь, — распорядился Сашка, едва я переступила порог.
Он прошел мимо двери кабинета Николая Михайловича и, поскрипывая ступенями, поднялся по лестнице на галерею. Остановившись возле одной из двух выходящих на нее дверей, осторожно постучал и произнес тихим голосом что-то неразборчивое. Постоял, то ли ожидая, то ли выслушивая ответ, и по-прежнему неторопливо отправился назад.
— Сейчас, — только и пообещал он, выходя из гостиной, и я осталась одна.
Сейчас так сейчас.
Я сняла сумку с плеча, опустила ее на пол и одернула куртку. Громкий бой невидимых часов, нарушивший звенящую тишину гостиной, заставил меня вздрогнуть. На стене сбоку, между двумя бра, света которых едва хватало для того, чтобы различать предметы в комнате, висела большая картина в застекленной раме. Штормовые волны с пенистыми гребнями, бурые скалы и низкое багровое солнце в разрывах облаков. Я подошла и увидела свое лицо с блестящими глазами на фоне штормового моря. Отражение.
— Юлия Сергеевна!
Я вздрогнула еще раз — настолько неожиданно прозвучал голос. Не предварили его ни звуки шагов, ни скрип двери.
Николай Михайлович стоял на галерее, положив руку на перила, и смотрел на меня сверху. Его лицо казалось бледным до меловой белизны. Возможно, полумрак был тому причиной.
— Как вы вовремя появились. Можно подумать, специально момент выбирали.
Он запахнул на груди халат и ступил на лестницу. Движения его казались вялыми, как у больного. Обессилел шеф. Я вспомнила о своем приборчике, инфразвуковом излучателе, оставленном при отъезде в его кабинете.
На середине лестницы Николай Михайлович оступился, ноги его подогнулись и не упал он только потому, что успел ухватиться за перила обеими руками. Я подождала внизу, а когда он оказался рядом, попыталась поддержать под руку.
— Вы с ума сошли! — воскликнул он возмущенно, легонько оттолкнул меня и твердым теперь уже шагом пересек гостиную, остановился возле картины. — Какие новости? — спросил ровным бархатистым голосом.
— Они ничего не подписали.
— Я знаю. Час назад звонил Житков. Склад взорван.
Меня как толкнули. Помнится, я даже отступила на шаг.
Взорван. Он сказал — взорван! Вспомнился Гром и его слова: «…уноси свои подошвы!»
— Ваша поездка потеряла смысл. Можете отправляться домой и отдыхать. Все кончено, Юлия.
— Не все, — возразила я. — Вы должны заплатить мне семьсот пятьдесят долларов. Обещанная тысяча с вычетом аванса.
— Ах да. — Серов повернул голову, взглянул пустыми глазами. — Идите к Александру и скажите, что я распорядился. Он в бильярдной.
Сашка лежал на спине на бильярдном столе, положив руку на лицо, чтобы защитить глаза от яркого света висящего прямо над ним светильника. Ноги его в тупоносых башмаках свешивались вниз по обе стороны угла с блестящим ободком лузы.
— Ну чего тебе? — медленно проговорил он, посмотрев из-под руки.
— Серов распорядился заплатить мне за поездку.
— Сколько?
Я назвала сумму.
Он поколдовал над кодом сейфа, укрытого от посторонних глаз за неприметной дверцей встроенного в стену шкафа, открыл и достал деньги. Подвинувшись к свету, отсчитал, сколько следовало, и протянул мне.
— Думаю, что в другом месте тебе заплатят больше.
— Здорово! Если б ты еще и место назвал, куда мне обратиться…
— Ну что ты рожу делаешь? — проговорил Сашка устало и с досадой. — А то не вижу, кто ты такая. Уходи.
Дело было сделано, и задерживаться не имело смысла. Теперь уже никогда «Альянс» не похоронит неподалеку от Самары контрабандную радиоактивную дрянь. А «Литеру» трудно, почти невозможно найти место, подходящее даже для временного хранения отходов. Хотя эти люди, с них станется, способны сваливать дерьмо не только в каком-нибудь заброшенном хлеве в заволжских степях, а даже в подвале жилого дома городской окраины. Деньги! Вон как их ударила возможная потеря крупных денег. Как обухом топора. Сами не свои — это слабо сказано.
Я, судя по результатам, выполнила свою миссию, справилась с заданием, и нет больше смысла из кожи лезть, доказывая свою непричастность к наступившей с моим появлением полосе неудач для всей этой тарасовско-самарской бизнес-братии. Дальнейшие ходы в этой партии делает Гром. И громко делает, склад-то вон как рванул!
Я шагнула к двери и открыла ее. Ничего не мешало переступить порог и исчезнуть. Результат налицо, деньги в кармане — чего еще надо? Надо. Можно позволить удовлетворить свое праздное любопытство, чтобы не вспоминать потом и не гадать — кто я такая в глазах этого Павлиньего прихвостня.
— Кто? — спросила я, оборачиваясь. — Кто я, по-твоему?
Сашка согнулся над бильярдным столом, уперевшись локтями в зеленое сукно и свесив голову.
— Стерва.
— Ну это понятно. Но не информативно.
— Я заподозрил тебя с самого начала. Уж больно отвечала ты спокойно там тогда, на детской площадке.
