Я слышу дикий грохот и в следующий момент понимаю, что лежу лицом вниз на полу. Алекс стоит надо мной, держась за мои волосы, и приговаривает:
– Петр? С вами все в порядке?
Как диктор на телевидении, когда вызывает на связь корреспондента из горячей точки.
– Святой Бонавентура, – я поднимаю голову. – О-о… святой Бонавентура.
Два раза, потому что в глазах двоится. Утираюсь. Поднимаюсь. Падаю.
– Лежи, лежи, – кудахчут надо мной несколько Алексов. – У тебя вся рожа разбита. Главное, не отрывай от пола лопатки! Я сейчас принесу воды!
Покачиваясь, я сажусь. Меня подташнивает. Число жертв урагана в Азии увеличивается. Вороны кружат над памятником Горькому и над Александровским парком.
Брюзгливо озираясь, входит редактор. По инерции приближается к окну, там поворачивает, огибает центральные компьютеры, в задумчивости проходит назад, беспорядочный и хаотичный, как броуновская частица.
– Я все знаю, – говорит редактор за моей спиной бесцветным голосом. – Как шантажируешь наших партнеров. Как берешь за статьи деньги. Как ты ездил на Украину, тоже знаю. Теперь ты еще и пьянствуешь на рабочем месте. Если они выиграют суд, я тебя уволю.
Когда свергаемый Re: жим такой неграмотный, впору вместо «На баррикады!» орать «На дебаркадер!».
– Черта лысого, – отвлекаюсь я. – Вы завели журнал в финансовый тупик. Мы скоро обанкротимся, нас купят кааакие-нибудь менеджеры и сделают из нас глянцевое издание.
– Как ты со мной разговариваешь?
– Я ваш лучший журналист. Если вы меня уволите, никого не останется.
– Ты вообще никакой не журналист, – так же бесцветно отвечает редактор, не глядя вообще на меня, а глядя в сторону. – Если для тебя это новость, то поздравляю.
– А если для меня это – старость?
– Не советую. Не советую…
14
Сижу перед зеркалом в ванной, дверь заперта. Беру дрель. Как в черно-белом клипе: свет загорается на секунду, когда сердце делает очередной удар. А потом гаснет. Приставляю дрель к виску.
Нажимаю на кнопку.
Нет.
Кладу дрель, шлепаю в комнату: окна открыты, квартира залита светом, просматривается, как аквариум. Свет там, свет тут. Беру шприц, обезболивающее: подношу к виску. Стягивает, как крепкая паутина. А может, и от мыслей избавляет? Нет, нет, сквозь череп не просачивается. Но мы это исправим.
Иду опять в ванную, беру опять дрель, – рука не дрожит – подношу к виску, – тяжелая! – нажимаю на кнопку, аккуратно прицеливаюсь и приставляю к черепу под углом девяносто градусов.
Девяносто градусов, три-четыре секунды, на низких оборотах. Главное, не меньше и не больше.
Буду точен – спасусь.
В зеркале видно, как я бледнею. Кровь течет тонкой струйкой. Я делаю себе трепанацию.
Дрель идет легче. Кажется, готово?
Я поворачиваюсь боком к зеркалу и беру второе зеркальце в правую руку. Меня слегка мутит, но это от волнения: можно сделать слишком глубокое отверстие и занести в мозг заразу. Но я точен, и я вознагражден. Вижу свой профиль. Вижу аккуратную дырочку. Кровь уже почти не течет. Беру полотенце и заматываю голову наподобие тюрбана.
Не поддаваться. Ни за что им не поддаваться. Ничего не покупай. Не бери в руки их грязные деньги. Не трогай свой кошелек. Твое лицо как заржавевший наконечник душа, сквозь который выдавливается грязь. Не прикасайся к этому. Оставайся кристально чистым.
15
Взбираюсь вверх по лестнице в нашу редакцию. Навстречу мне несут наши журналы в ящиках. Минуя барышню-бухгалтера, которая курит, необъезженная, на площадке четвертого этажа, удваиваю прыть и, задыхаясь, влетаю на шестой, уже почти наверняка зная, что случилось.
– Александр Арефьев наш журнал покупает, – приветствует меня Алекс из-за своего компьютера. – Директор строительной компании «Эрос и Фемис».
– В каком смысле покупает? В каком смысле журнал? – сердце ухает в пятки: вот оно.
– Ты еще спроси, в каком смысле наш. Видел машину внизу?
– Ах во-от она чья! – осеняет меня.
Машинка-то. Машинка. Серебристая «ламборджини». Не машинка, а космический аппарат. Одна во всем городе. Вот кто на ней летает, оказывается.
– Они с редактором заперлись, – продолжает Алекс, – в кабинете, и там, внутри, пьют кофе.
Ворох бумаг, пришпиленный к стенке, а на нем девственная шестимесячная пыль; обломок железной рельсы – утром его снимали на обложку; недопитый кофе с жирными нефтяными пятнами на поверхности. Когда после дня, проведенного за компьютером, просыпаешься и опять садишься за компьютер, глаза похожи на две ранки: только подсохли-зажили, а я опять их ковыряю. Надо искать новости. Но главная новость не в Интернете, она затмевает все остальные: Александр Арефьев, президент строительной компании «Эрос и Фемис», приехал к нам в офис на своей серебристой «Ламборджини», заперся с редактором в кабинете, и теперь они там, внутри, пьют кофе. Подписывают бумаги. Курят на балконе, роняя пепел в слякоть (оттепель, грузовики грохочут по нашей улице). О чем-то договариваются.
– Я не понимаю, – говорю я. – Алекс! Он же президент строительной компании. А мы – журнал.
– Ну, он же строит дома из алюминиевых банок, – меланхолически бормочет Алекс. – Почему бы не построить дом и из наших журналов. У нас ведь очень сухое издание.
16
Это он. Молодой человек из телевизора: «Я пью только оранжевый сок».
Лицо у Александра Арефьева максимально правильное, очень обыкновенное, незапоминающееся. Как будто взяли и наложили друг на друга сто лиц ста столиц. Именно это и придает его чертам уверенности, благородства, точности. Весь его облик – такой же среднестатистический, как и лицо, но при этом предельно конкретный, внутренне внятный. Никаких заметных или характерных деталей, ничего ярко выраженного. Аккуратная стрижка, волосы скорее темные, чем светлые; глаза ярко-серые. Легкий, как рисунок мелом, как карандашный набросок, как сплетение линий – лучей – теней. Он сидит в кресле так, будто ничего не весит. Внимательный взгляд в режиме ожидания.
– Уважаемые журналисты! – кисло представляет его редактор. – Перед вами – наш новый… и… наш новый инвестор Александр Александрович Арефьев, генеральный директор строительной компании «Эрос и Фемис». Именно благодаря ему вы, Тангенс, остаетесь в нашем журнале, вы, Алексей, на свободе, а вы, Петр, в живых. Они преступны, – докладывает редактор Арефьеву. – И вооружены до зубов. Лишите их сладкого.
– Какова аудитория вашего журнала? – Арефьев игнорирует пустые советы.
– Пятьсот миллионов рублей. Я хочу сказать, десять тысяч человек, – спохватывается редактор.
