– Чудовищно, – говорит Джордж. – И в то же время просто превосходно. Потому что, каков бы ни был этот фильм, наша роль в нем заключается, похоже, в том, чтобы зарабатывать деньги.
– Ура-а! – кричит Мэк.
Джордж смотрит на него и беззвучно смеется.
Вот за это я и не люблю вундеркиндов. Понимаете? Когда находятся восторженные зрители, это значит, что фильм будет снят. Что уж там говорить.
– Мэк, – говорю я, когда мы оказываемся за порогом, – ты охрененно неправ.
– Почему?
– Потому что она больше не Манон.
– Почему ты думаешь, что она больше не Манон? Она специально взяла себе это имя.
– Да, но теперь она от него отказалась. Теперь ее, скорее всего, зовут как-нибудь иначе, – говорю я.
– Почему?
– Потому что ты смог разлюбить ее. Потому что ты в самолете говорил, что твоя мечта – женщина, которая была бы только твоей женщиной и больше ничем. Которая была бы ни при чем. Но ты не пожелал становиться только ее мужчиной и больше никем. Тебе не хватило любви. Ты продал свою Манон, а раз тебе удалось ее продать, это значит, что она никогда не была твоей.
Возможно, я выражаюсь чересчур мудрено для старика Джека Нидердорфера из Бруклина. Но Мэк меня понимает. Он задумывается.
Я возвращаюсь к Джорджу.
– Вот вы все знаете, Джордж, – говорю я. – Скажите мне, кто такая Манон?
– А кто такой Джон Галт? – беззвучно смеется Джордж. – Вишь чего захотел узнать! Не все йогурты одинаково полезны…
– Господа присяжные заседатели, – говорит адвокат Вике Рольф, – я мог бы многое еще сказать в оправдание своей подзащитной, но мне кажется, что и уже изложенных мною сухих фактов достаточно, чтобы смягчить наказание. Напоминаю, что моя подзащитная в данный момент находится на втором месяце беременности… – адвокат вздыхает и перелистывает страницу, – и… одним словом, я настаиваю на том, что следует смягчить наказание по первым пяти пунктам, я имею в виду пункты о лжесвидетельстве, а последние два пункта, которые касаются препятствования отправлению правосудия, их вообще следует, на мой взгляд, удалить из дела. Совсем, – адвокат Вике Рольф закрывает папку, поднимает брови и садится.
В зале начинается шум.
– Спасибо, – говорит судья отчетливо. – Суд удаляется на совещание.
* * *
Стол в кабинете Блумберга накрыт неофициально; цветы и скатерть, шампанское пенится на дне пластиковых стаканчиков.
Давид Блумберг уже собирается выпить и подносит ко рту шампанское, но вдруг видит, что стаканчик пуст.
– Мы слишком долго произносили тосты, – говорит Блумберг. – И все шампанское испарилось. Мы слишком долго плыли на большой глубине, – раздается его резкий голос в комнате, среди притихших нахохлившихся сотрудников. – И теперь, когда мы выныриваем на поверхность, когда мы уже не испытываем этого тяжелого давления, многим может показаться, что эта победа – пиррова победа, – говорит Блумберг вполголоса. – Я хотел уйти, уже написал заявление… но его не приняли. А потом я подумал, – голос Блумберга крепчает, – что это я буду уходить? Верно? Да, нас… предали, нам не дали довести дело до конца, но мы сделали все, что смогли. Все-таки это победа, и мы должны ее отпраздновать…
Да, в этом мире, среди асфальта, среди абстрактных скульптур, среди серого неба, пивоварен, синих с золотом этикеток, мокнущих в лужах, очень трудно разглядеть ту цель, которую все время видит перед собой впереди этот человек. – «Герр Блумберг, – хочется спросить у него, – а вы никогда не чувствовали себя немножко сумасшедшим?»
На Востоке подобные состояния называли «болезнь учеников» или «дзенская болезнь», потому что они поражали самых усердных и сосредоточенных учеников.
Первое слушание дела Хартконнера закончилось тем, что было принято решение считать все сговоры Хартконнера с другими банками джентльменскими соглашениями. Уголовному преследованию будут подвергнуты лишь два представителя RHQ: Вике Рольф и Эми Иллерталер – за лжесвидетельство. Обе женщины получат условные сроки. (Что это за цитата? Кем она озвучивается?)
– Джентльменское соглашение… – говорит Блумберг. – RTBF, андеррайтер государственного долга и кредитор естественных монополий, получают долю рынка размещений корпоративного долга… Вот где сговор, вот где настоящий сговор! Они продали нас!…
А с другой стороны, ничего такого не произошло. Все ведь идет намеченным курсом. И даже погода не очень изменилась. Правда, жара спала, и дикторы говорят, что выше двадцати градусов температура уже не поднимется. Впереди – умеренно прохладный сентябрь. Уже и сейчас на деревьях кое-где появились желтые листья.
* * *
Напоследок Блумберг спрашивает у адвоката де Грие:
– Я хотел спросить вас: Манон действительно умерла?
– Это сложный вопрос. Полиция установила факт ее смерти, но… – адвокат пожимает плечами.
– Что вы имеете в виду?
– Вы точно знаете, что это была именно она? Что это была Манон Рико – та, которую нашли в сарае?
– Де Грие утверждал, что это она. Более того, он согласился рассказать следствию об ее последних часах и минутах. И все-таки я не стал бы безоговорочно утверждать что бы то ни было. Представьте на секундочку: то, что для нас еще будущее, для нее уже свершившийся факт. Если осмыслить события в этом свете, можно сделать неожиданные выводы. О, разумеется, все это мои домыслы, и я не утверждаю, что так и обстоит дело; я лишь призываю вас взглянуть на вещи более широко. Вы меня понимаете?
* * *
– Итак, с вами программа «Личный вклад», и я, ее ведущий, Рихард Бойл. Сегодня у нас в гостях один из несомненно интереснейших людей нашего времени… физик, финансист, изобретатель новых видов финансовых инструментов, и вы уже догадались, что я имею в виду Эрика Хартконнера, гениального… простите, генерального директора финансовой группы RHQ, а также его жена, фрау Хартконнер, известная писательница, автор шести романов, переведенных на все языки Европы, не считая колониальных. Здравствуйте!
– Здравствуйте.
– Эрик, я хочу вас прежде всего поблагодарить за то, что вы, при вашей загруженности, согласились принять участие в нашей программе…
– Да ничего, ничего…
– …И, во-вторых, я бы хотел вас поздравить, сегодня, как наши зрители уже могли узнать из выпуска новостей, с вас, по всем пунктам… оправдали по итогам регуляторского расследования… сняли с вас все обвинения, и это очень приятная для меня новость, не скрою, я за вас болел.
– Спасибо за поддержку, хотя, в принципе, было и так ясно, что дело не дойдет до суда, что следствие просто развалится, это дело было сфабриковано и не основывалось ни на каких конкретных фактах.
– И все-таки, вот, Эрик, позвольте один, возможно, некорректный, острый вопрос. Хорошо, допустим, вы не монополист, и все такое, но ваша экспансия на европейский рынок, она ведь не вызывает сомнений. Как это согласуется с вашим новым курсом, который вы сегодня заявили, я имею в виду, признание своей социальной ответственности?
