Сэйсаку совсем робел. Солнце уже садилось, в животе урчало от голода, а облака были так похожи на клецки-данго,
[20]
что он, не думая, выпалил:
— Приветствую вас! Чудный выдался вечер! Сейчас небо покроется серебряной мукой! Извините, это все.
Однако его приветствие так пришлось по душе художнику, что тот даже в ладоши захлопал и подпрыгнул от удовольствия:
— Парень, пойдем со мной. Пойдем в лес. Я ведь пришел сюда в гости — к Господину дубового леса. Покажу тебе кое-что интересное.
Художник вдруг посерьезнел, закинул за спину грязный этюдник, заляпанный красной и белой краской, и быстро шмыгнул в лес. Сэйсаку побежал за ним, размахивая руками — мотыгу-то он на поле оставил.
В лесу царил голубой сумрак и пахло коричником. Молодой дубок приподнял один корень-ногу, будто собирался пуститься в пляс, но, увидев людей, удивился, застеснялся, и принялся поглаживать колено, искоса наблюдая за проходящими. Когда мимо проследовал Сэйсаку, дубок рассмеялся. Сэйсаку не понял, чего это он, и молча пошел дальше.
На художника деревья смотрели вполне дружелюбно, но при виде Сэйсаку корчили мерзкие рожи.
Один чопорный дуб даже вытянул ногу и подставил ему подножку, но мальчик не растерялся и — «Оп-ля!» — перепрыгнул через корень.
— Что там такое? — спросил художник, слегка обернувшись, и снова зашагал вперед.
Тут налетел ветер, и все дубы неприятно зашелестели, зашептали на своем языке, пугая Сэйсаку:
Сэра-сэра-сэра, Сэйсаку, сэра-сэра-сэра-ба.
А Сэйсаку разинул рот, скривил его набок и громко ответил:
Хэра-хэра-хэра, Сэйсаку, хэра-хэра-хэра, баба.
Тут дубы испугались и замолкли. Художник снова заливисто рассмеялся. Пройдя через строй деревьев, они подошли к Господину дубового леса.
У Царь-дуба было не менее девятнадцати рук и одна толстенная нога. Вокруг него толпились подданные — крепкие и очень серьезные дубы.
Художник бросил этюдник на землю. Царь-дуб выпрямил согнутую спину и хрипло проговорил.
— С возвращением! Мы ждали тебя. А это что, наш новый гость? Знаешь, этот человек здесь не к месту. Ведь за ним немало грехов числится. Девяносто восемь преступлений.
Сэйсаку рассердился и закричал.
— Врешь ты все! Про грехи мои врешь! Я — честный человек. Я чист!
Царь-дуб сердито выпятил грудь.
— У нас есть улики! Все записано с точностью! Девяносто восемь искалеченных ног со следами твоего поганого топора до сих пор гниют в нашем лесу!
— Ха-ха-ха. Как смешно ты разговариваешь! Девяносто восемь ног, говоришь? Это, наверное, девяносто восемь пней. И что с того? Я расплатился за них с лесником Тоскэ сполна — купил ему целых две мерки сакэ!
— А почему ты мне не купил сакэ?
— А с чего это я буду тебе покупать сакэ? Какие на то причины?
— Причин хватает. Давай, покупай!
— И не подумаю.
Художник, насупившись, слушал, как они ссорятся, — но вдруг закричал, указывая на восток в прогалину между деревьев:
— Эй, хватит браниться! Посмотрите, сам круглый генерал смеется над вами!
Все тут же повернулись на восток и увидели, как над вершиной темно-синей гряды поднялась огромная луна нежного персикового цвета. В ее сиянии все обрело нежно-зеленый оттенок. Молодые дубы, воздели ветви кверху, словно хотели взлететь — и закричали:
Госпожа луна, госпожа луна, госпожа луна,
Извините, что не сразу увидели вас,
Вы сегодня так необычны,
Извините, что сразу не узнали вас.
Простите великодушно!
Царь-дуб, подергал себя за белую бороду, что-то пробормотал, а затем уставился на луну и тихонько запел.
Этим вечером ты одела
Старинное розовое одеяние.
Сегодня в дубовом лесу третий вечер Летних танцев.
Вскоре ты снова наденешь
Свое бледно-голубое кимоно,
И ликование дубового леса
Воцарится в твоих небесах.
Художник обрадовался и захлопал в ладоши.
— Здорово, здорово. Славно как! Третий вечер летних танцев. Давайте, выходите в круг все по очереди и пойте. Пойте свои собственные песни — и пусть у каждого будет своя мелодия и слова! А я нарисую большие медали, всего девять медалей — и завтра повешу их на ветвях.
Сэйсаку совершенно развеселился и сказал:
— Валяйте! А тех, кто споет самые скверные песни, я завтра срублю и отнесу в ужасное место.
Рассердился Царь-дуб.
— Что ты такое несешь? Негодяй!
— Это кто негодяй? Я всего лишь срублю еще девять деревьев. Все равно я уже расплатился за них с лесником Тоскэ.
— А мне опять не купил сакэ?
— С какой стати тебе покупать? Нет на это причин.
— Есть причины, и очень много.
— Нет.
Художник нахмурился, замахал руками.
— Опять вы за свое. Я все сделаю, как надо, так что давайте начинать. Вот уже и звезды зажглись. Ну, моя очередь петь, Я спою песенку о наградах.
Первое место — серебряная медаль,
Второе место — золотая медаль,
Третье место — ртутная медаль,
Четвертое место — никелевая медаль,
Пятое место — цинковая медаль,
Шестое место — фальшивая медаль,
Седьмое место — свинцовая медаль,
Восьмое место — жестяная медаль,
Девятое место — деревянная медаль,
С десятого по сотое место — прочие медали, из чего я и сам не знаю.
Настроение у Царь-дуба явно поднялось и он рассмеялся.
Все дубы встали полукругом перед своим Господином.
А луна уже сменила наряд на бледно-голубой, поэтому все вокруг стало прозрачно-синим, как на мелководье, и тени деревьев легли на землю тончайшей сетью.
Красная феска художника была как пылающий факел. Он выпрямился, взял в руки блокнот и облизал карандаш.
— Давайте начинать. Кто раньше споет, у того и результат будет лучше!
Тут вперед выпрыгнул молоденький дубок и поклонился Царь-дубу.
Свет луны стал совсем синим.
