— Эй, Матасабуро, ты опять за свое?!
— Это ветер подул.
Все громко рассмеялись.
— Эй, Матасабуро, это ты потряс дерево.
Все опять громко рассмеялись.
Косукэ сердито насупился и, посмотрев в лицо Сабуро, сказал:
— Лучше бы таких, как ты, вовсе не было на свете. Сабуро с хитрецой рассмеялся.
— Косускэ-кун, извини.
Косукэ хотел было сказать что-то еще, однако был так сердит, что не смог придумать ничего лучше, как снова заорать:
— Эй, ты, Матасабуро, хорошо, если бы в мире не было твоего ветра.
— Извини. Но ведь и ты меня не любишь, — сказал с сожалением Матасабуро, хлопая глазами.
Однако злость Косукэ никак не проходила. Он раза три выкрикнул одно и тоже.
— Матасабуро! Лучше бы ветра вообще не было в мире!
Матасабуро стало даже интересно, он рассмеялся и спросил.
— Вот ты говоришь, хорошо бы, чтобы ветра не было, а почему? Приведи свои доводы! — сказал Матасабуро строго, как учитель, и поднял вверх палец.
Косукэ показалось, что он на экзамене, — вот ведь глупость какая! Ему стало ужасно досадно, но делать нечего, надо было отвечать.
— От твоих проказ зонтики ломаются.
— А еще, а еще? — спросил Матасабуро с интересом, сделав шаг вперед.
— Ну, еще ветки ломаются, все вверх тормашками летит.
— А еще, а еще?
— Ну, дома рушатся.
— А еще, а еще?
— Ну, свет гаснет.
— Что дальше, что дальше?
— Ну, шапки слетают.
— А еще, а еще? Что дальше?
— Ну, бамбуковые шляпы уносит.
— А еще? А еще?
— Ну, еще электрические столбы падают.
— А еще? А еще? А еще?
— Еще… ну… ну, крыши улетают.
— А-ха-ха, крыши с домов? А еще что-нибудь? Ну?
— А еще, ну, ну, лампы гаснут.
— А-ха-ха, лампы, значит. Ну, про свет ты уже говорил. И это все? А что же еще? Еще, еще, еще.
Косукэ растерялся. Он все почти перечислил, и ничего больше на ум не шло.
Матасабуро становилось все интереснее и интереснее, и он, выставив палец, спросил:
— А еще? А еще? Ну же! Что еще?
Косукэ раскраснелся, немного подумал и, наконец, ответил.
— Ветряные мельницы ломаются.
И тогда Матасабуро рассмеялся, подпрыгивая на месте. Остальные тоже рассмеялись. Они смеялись, смеялись и смеялись. Наконец, Матасабуро перестал смеяться и сказал.
— Смотри-ка, наконец ты сказал про ветряные мельницы. А вот сами они плохо о ветре не думают. Конечно же, бывает иногда, что они ломаются, но чаще всего они крутятся себе и крутятся. Нет, они, наверняка, плохо о ветре не думают. И к тому же все это просто смешно. Ничего серьезного. Ты только ну да ну и говорил. А в конце еще и мельницы посчитал. Правда, ужасно смешно!
Матасабуро опять так расхохотался, что на глазах выступили слезы.
Тут уж и Косукэ совсем забыл, что сердился на Матасабуро. И рассмеялся вместе с ним. Матасабуро смягчился и сказал:
— Косукэ-кун, извини за мои шутки.
— Ну, тогда идем, — сказал Итиро и дал Сабуро пять гроздей винограда.
А Сабуро каждому дал по два белых каштана. Они все вместе спустились до нижней дороги, а затем каждый побежал к себе домой.
Седьмое сентября
На другое утро повис влажный туман, и гора за школой виднелась лишь смутно. Но и в этот день, где-то со второго урока, начало постепенно проясняться: небо поголубело, солнце разгорелось, а после полудня, когда ученики с первого по третий класс уже ушли домой, стало так жарко, как летом.
После обеда учитель, стоя за кафедрой, той и дело утирал пот, а писавшие прописи четвероклассники и рисовавшие чертежи пятиклассники и шестиклассники стали такими вялыми от духоты, что просто засыпали.
Как только закончились занятия, все дружной гурьбой направились в низовья реки. Касукэ сказал:
— Матасабуро, пойдем купаться. Вся малышня уже ушла.
И Матасабуро пошел вместе со всеми.
Место, куда они пришли, было чуть ниже Уэ-но нохары по течению. Справа был еще один приток с довольно широким руслом, а чуть ниже по течению стоял утес, поросший огромными деревьями сайкати.
[94]
— Эй, — закричали им те, что ушли раньше и теперь голышом стояли на берегу.
Итиро и остальные пробежали между шелковых деревьев, будто соревновались, кто быстрее, мигом скинули с себя одежду, прыгнули в воду, и, шлепая ногами и руками, гуськом поплыли наискосок к скале на противоположной стороне. Те, что пришли раньше, поплыли за ними.
Матасабуро тоже плыл с ними, да вдруг как захохочет!
Итиро уже доплыл до скалы и теперь стоял, отряхиваясь. Губы у него посинели, волосы прилипли к голове и блестели, как мех у нерпы.
— Эй, Матасабуро, ты чего там смеялся? Матасабуро, тоже дрожа, вылез из воды и сказал:
— Какая речка холодная.
— Матасабуро, чего это ты смеялся? — вновь спросил Итиро.
Тогда Матасабуро ответил:
— Вы плаваете потешно. Зачем так плюхаете ногами? — И вновь рассмеялся.
— Вот оно что, — сказал Итиро, смутившись.
Подобрав белый круглый камень, он сказал:
— Давайте нырять за камнем. И все закричали:
— Давайте, давайте!
— Тогда я сброшу его вон с того дерева, — сказал Итиро и стал забираться на дерево сайкати, стоящее на самом верху утеса.
— Ну, бросаю — раз-два-три, — сказал Итиро и бросил белый камень, который с плеском упал в воду.
Все наперегонки принялись сигать со скалы в воду вниз головой, скользя, как голубые бобры, и пытаясь достать до дна и поднять камень.
Однако дыхания ни у кого не хватало, и все выскакивали на поверхность, поднимая брызги.
Матасабуро внимательно смотрел на них, и, когда все отнырялись, тоже прыгнул в воду. Однако и он всплыл, не достав дна, и все засмеялись. В это время среди шелковых деревьев на другом берегу реки появились четыре человека. Они шли, закатав рукава, с сетями в руках.
Сидя на дереве, Итиро вполголоса сообщил:
— Эй! Сейчас рыбу глушить будут, шашку взорвут! Сделайте вид, что ничего не видите. Хватит нырять, поплыли.
Все сделали вид, что не смотрят в ту сторону и поплыли вниз по течению. Итиро, сидя на дереве и козырьком приложив ладонь ко лбу, внимательно смотрел на незнакомцев, а затем вниз головой прыгнул в реку. Проплыв под водой, он догнал остальных.
