Джованни поднялся в дом и увидел, что мама лежит в ближайшей комнате, набросив на голову белый платок. Джованни открыл окно.
— Мама, я купил кускового сахару. Давай поешь с молоком.
— Да нет, сначала ты. Я пока не хочу.
— Мама, а когда сегодня сестрица вернулась?
— Около трех часов. Она все здесь прибрала.
— Она тебе молока еще не принесла?
— Кажется, еще нет.
— Я схожу, принесу.
— Не спеши. Сначала поешь. Сестрица приготовила что-то из помидоров и оставила тебе.
— Сейчас.
Джованни взял тарелку с подоконника и с аппетитом стал есть, подчищая соус хлебом.
— Слушай, мама. Мне кажется, папа скоро вернется.
— Да, я тоже так думаю. А почему ты так решил?
— Сегодня утром в газете писали, что в этом году на севере рыбный лов был на удивление удачным.
— Но, может, папа вовсе не рыбу ловит.
— Наверняка он там. Наш папа не может совершить ничего плохого и угодить в тюрьму. И панцирь краба и рога северного оленя, которые он школе подарил, до сих пор выставлены в кабинете для экспонатов. Их показывают на занятиях в шестом классе.
— А еще папа обещал тебе привезти куртку из морского бобра.
— Все, как увидят меня, непременно про это напоминают. Задразнили совсем.
— Гадости говорят?
— Да, только один Кампанелла никогда не дразнится. Когда они надо мной издеваются, Кампанелла меня жалеет.
— Ваши отцы дружили с детства, точно так же, как и вы.
— Так вот почему мы с папой часто гостили у Кампанеллы! Как тогда было здорово! Я часто заходил к Кампанелле по дороге из школы. Знаешь, у него был игрушечный поезд, работающий на спирту. Из семи отдельных фрагментов можно было собрать железную дорогу, поставить электрические столбы и семафоры, которые горели зеленым огнем, когда мимо шел поезд. Как-то раз, когда спирт закончился, мы налили керосин, и котел в паровозе весь закоптился.
— Ну и ну!
— А теперь я к ним каждое утро приношу газеты. Однако дома там всегда тихо.
— Потому что приходишь рано.
— Там есть щенок — Зауэр. У него хвост будто метелка. Когда я прихожу, он бежит за мной и сопит. До конца квартала, а иногда и дальше. Сегодня все идут на речку пускать фонарики. Наверное, Зауэр тоже.
— И верно. Сегодня же праздник Млечного Пути.
— Ну, я пошел тебе за молоком и по пути посмотрю на праздник.
— Ступай, только в речку не лезь.
— Ладно, я только с берега посмотрю. Вернусь через час.
— Можешь и подольше там поиграть. Раз ты с Кампанеллой, мне беспокоится не о чем.
— Наверняка будем вместе. Мама, может, закрыть тебе окна?
— Да, пожалуй, а то уже стало прохладно.
Джованни встал, закрыл окна, убрал тарелки и пакет из-под хлеба, быстро надел туфли, и, сказав «Через полтора часа вернусь», вышел на темную улицу.
Ночь праздника Кентавра
[130]
Грустно поджав губы, будто беззвучно насвистывая песенку, Джованни спускался с холма по черной кипарисовой аллее.
У подножья холма стоял большой фонарь, от которого исходил яркий синий свет. Когда Джованни подошел к нему, тень, длинная и неясная, которая тащилась за ним, словно призрак, стала густой, черной и отчетливой. То, поднимая ноги, то, размахивая руками, она стала обходить его сбоку.
«Я отличный паровоз! Здесь уклон, пойду быстрее. Сейчас проеду мимо фонаря. А моя тень — стрелка компаса. Сделала оборот и снова впереди меня».
Джованни широким шагом прошел мимо фонаря, и тут из темного переулка с противоположной стороны улицы вышел тот самый Дзанэлли в новой рубашке с узким воротником. Он прошел мимо Джованни.
— Дзанэлли! Пойдешь пускать фонарики по реке?
И не успел Джованни договорить, как Дзанэлли бросил в ответ:
— Отец пришлет Джованни бобровую куртку!
В груди у Джованни что-то оборвалось и похолодело до ледяного звона.
— Что ты сказал, Дзанэлли?! — закричал Джованни, но Дзанэлли уже вбежал в дом с кипарисами у входа.
«Зачем Дзанэлли дразнит меня, я ведь ему ничего плохого не сделал. И еще убегает, как крыса. Просто дурак какой-то».
Перескакивая с одной мысли на другую, Джованни шел по улицам, нарядно украшенным фонариками и ветвями деревьев. Перед часовым магазином ярко горел неоновый фонарь, на витрине красные глаза каменной совы мигали каждую секунду, драгоценные камни на стеклянном толстом диске цвета морской волны медленно двигались по кругу, как звезды, а с противоположной стороны медленно выплывал медный кентавр.
[131]
Круглая черная карта звездного неба, помещенная в самом центре, была украшена зелеными листьями аспарагуса.
Забыв обо всем, Джованни рассматривал карту.
Она была значительно меньше той, что он видел днем в школе, но, стоило повернуть диск и выставить день и час, как в овальном окошке можно было увидеть небо — именно такое, каким оно бывает в это время суток. По самому центру сверху донизу шла туманная полоска Млечного Пути, похожая на дым после взрыва. За картой на треножнике стоял маленький телескоп, сиявший желтоватым блеском, а на самой дальней стене висела огромная карта с изображением созвездий в виде удивительных зверей, змей, рыб и кувшинов.
Некоторое время Джованни стоял и рассеянно размышлял о том, действительно ли на небе полным-полно разных там скорпионов и отважных стрельцов, и о том, как бы ему хотелось идти и идти среди них, куда глаза глядят.
Вдруг Джованни вспомнил о молоке для мамы и пошел дальше. Несмотря на то, что куртка жала ему в плечах, он нарочно выпячивал грудь и широко размахивал руками.
Воздух был такой прозрачный, что казалось, будто он течет, словно вода, сквозь улицы и магазины. Все уличные фонари были увиты тёмно-синими веточками пихты и дуба, а шесть платанов перед зданием электрической компании были украшены множеством маленьких лампочек, — так что казалось, будто это город русалок. Дети в новеньких отутюженных нарядах насвистывали песенки о звездном хороводе
[132]
и с криками: «Кентавр, кентавр, пусть выпадет роса!», поджигали синие бенгальские огни. Но Джованни низко опустил голову, спеша на молочную ферму. Мысли его были далеко-далеко от царящего вокруг веселья.
