— Куда глаза глядят, — неловко ответил Джованни.
— Вот здорово! Ведь этот поезд действительно идет, куда глаза глядят!
— А вот вы-то куда едете? — спросил Кампанелла так резко, будто нарывался на ссору, и Джованни не смог удержаться от смеха.
Даже пассажир в остроконечной шапке и с большим ключом на поясе, сидевший напротив, бросил на них взгляд и рассмеялся. Кампанелла покраснел и тоже засмеялся. Однако бородач, нисколько не обидевшись, дернул щекой и сказал:
— Я-то скоро выхожу. Я птицелов.
— А каких же птиц вы ловите?
— Журавлей и гусей. А еще цапель и лебедей.
— Здесь много журавлей?
— Да. Вон, недавно кричали. Не слышали?
— Нет.
— Они и сейчас кричат. Ну-ка, вслушайтесь хорошенько. Джованни и Кампанелла подняли глаза и прислушались. Сквозь грохот поезда и шуршание ветра из зарослей мисканта доносились крики «корон-корон», похожие на бульканье воды.
— А как вы их ловите?
— Журавлей или цапель?
— Цапель, — ответил Джованни, подумав про себя: «Какая, собственно, разница…»
— Это несложно. Поскольку цапли состоят из замерзших песчинок Небесной реки, они всегда к реке и возвращаются. А я жду на берегу, пока все цапли не опустятся на землю. Они еще не успели как следует встать, как я крепко хватаю их. Цапля цепенеет, успокаивается и умирает. А что дальше, так это всем известно, их засушивают, как листья.
— А зачем засушивать цапель?! На чучела, что ли?
— Нет, не на чучела, их же все едят.
— Чудно как-то! — сказал Кампанелла, склонив голову набок.
— Ничего странного и необычного. Вот.
Птицелов поднялся, взял котомки с полки и ловко развязал.
— Вот, смотрите! Я их только что поймал.
— И правда, цапли! — воскликнули мальчики от неожиданности.
Десять белоснежных цапель с поджатыми черными ногами, сверкая как Северный Крест, лежали в котомке, плоские, как барельефы.
— Глаза закрыты, — Кампанелла пальцем тихонько дотронулся до глаза, похожего на лунный серпик.
На голове у цапель, как и положено, были белые хохолки, острые, как наконечники копий.
— Ну, вот, видите — сказал птицелов, и, завернув птиц в фуросики,
[138]
перевязал сверток веревкой.
Джованни стало интересно, кто же здесь питается цаплями, и он спросил:
— А цапли вкусные?
— Конечно. Каждый день заказывают. Но лучше идут дикие гуси. Они и красивее, и приготовить их проще простого. Смотрите.
Птицелов развязал другую котомку. Гуси в желтую и голубую крапинку, светящиеся, будто фонарики, были, как и цапли, чуть сплющены и уложены клюв к клюву.
— Их уже можно есть. Ну, же, попробуйте, — птицелов слегка потянул желтую гусиную ножку.
Она легко и аккуратно отделилась, будто была шоколадная.
— Пожалуйста, угощайтесь! — птицелов разломил ножку пополам и протянул мальчикам.
Джованни съел кусочек и подумал: «Это же конфеты! Гораздо вкуснее шоколада, но разве такие гуси могут летать? Наверное, этот человек — местный кондитер! Однако неудобно есть его конфеты на дармовщинку. Размышляя, Джованни продолжал жевать.
— Съешьте еще, — предложил птицелов и вновь вытащил сверток.
Джованни хотелось еще, однако он постеснялся и ответил:
— Нет, спасибо. Достаточно.
Тогда птицелов предложил угощение человеку с ключом, который сидел напротив.
— Мне неловко, это же ваш товар, — поблагодарил тот в ответ, сняв шапку.
— Ничего-ничего! Угощайтесь. Как ситуация в этом году с перелетными птицами?
— Прекрасно. Позавчера во вторую смену меня просто одолели звонками с жалобами, мол, почему огни маяка гасли вопреки правилам. Но я-то тут при чем! Перелетные птицы сбились в стаи, и стаи эти заслонили свет — что тут можно сделать! А они, дураки, ко мне пристают… Вот я им и говорю — обратитесь к командиршам с тоненькими ножками и острыми клювиками в развевающихся на ветру плащах. Ха-ха-ха!
Мискант кончился — и тут же с пустого поля ударил в глаза свет. Кампанелла решил задать вопрос, который вертелся у него на языке.
— А почему цапель труднее готовить?
Птицелов повернулся к мальчикам.
— Чтобы приготовить цаплю, нужно повесить ее дней на десять в свете Серебряной реки, или зарыть в песок дня на три или четыре. Ртуть испарится, и можно есть.
— Но это же не мясо. Это же просто конфеты, — решительно сказал Кампанелла, судя по всему, думая о том же, что и Джованни.
Птицелов почему-то засуетился и со словами:
— Ах, да. Вот… мне выходить, — вскочил, схватил свои вещи и мгновенно исчез.
«Куда это он?», — мальчики с недоумением переглянулись, а смотритель маяка заулыбался и, чуть привстав, посмотрел в окно. Они увидели, что птицелов стоит на речном берегу, поросшем сушеницами, и от него исходит фосфоресцирующий свет — желтый и синий. Разведя в стороны руки, он внимательно всматривается в небо.
— Он уже там! Очень странно! Похоже, снова собирается птиц ловить. Вот здорово, если бы птицы спустились, пока поезд не тронулся.
Не успели они это сказать, как вдруг будто снег посыпался с пустынного неба. С громкими криками опустилась вниз большая стая цапель, таких же, каких они видели в котомке. Птицелов, страшно довольный, что все получилось, как на заказ, широко расставил ноги и стал хватать за поджатые лапки опускавшихся цапель — одну за другой — и засовывать их в полотняный мешок. Несколько мгновений цапли в мешке продолжали мигать синим светом, как светлячки, а затем постепенно белели и закрывали глаза. Цапель, избежавших цепких рук птицелова, было больше. Но стоило их ножкам коснуться песка, как цапли скукоживались, как тающий снег, и становились плоскими; постепенно они растекались по песку и гальке, будто жидкая медь из плавильной печи. Следы их еще некоторое время виднелись на гальке, а, затем, несколько раз сменив цвет с белого на темный, сливались с цветом песка.
Птицелов бросил около двадцати цапель в котомку, вскинул руки, будто солдат, которого настигла пуля, и исчез из виду. И в ту же секунду с соседнего места послышался знакомый голос.
— Уф, запыхался! Врагу не пожелаешь так зарабатывать себе на пропитание.
Оглянувшись, они увидели птицелова, который аккуратно одну за другой укладывал только что пойманных цапель.
Как это вы здесь очутились? Вы же были там, — спросил Джованни. У него было странное чувство, будто так и должно быть — но в то же время и не должно.
