В 1907 году в Париже Мечников выпустил книгу «Этюды оптимизма», посвященную вопросам геронтологии и продления жизни, вопросу весьма актуальному теперь и для Иванова. Но в книге затрагивались и широкие темы из области антропологии, биоэтики, положении рас, проблемы эволюции и происхождения человека. Касаясь сходства людей и антропоморфных обезьян, Мечников писал: «Разница в длине предплечий человекообразных обезьян и европейца действительно очень значительна. Но у некоторых низших рас, например у веддахов
[31]
, она гораздо меньше. У акков Центральной Африки передние конечности столь длинны, что руки доходят до колен»15. Этот аргумент Мечников использовал в полемике с противниками идеи Дарвина происхождения человека от общего с обезьяной животного предка.
Племена акка, о которых писал Мечников, иначе назвались негриллами. Сегодня мы знаем их как пигмеев. В 1924 году «Русский антропологический журнал» поместил на своих страницах резюме работы немецкого ученого Паулсена Veber die Verbreitung der Pygmaeneigenschaften из XIX номера Arhiv fur Anthropologies, вышедшего в 1922 году. Освещая положение пигмеев в череде других народов Земли, германский ученый утверждал: «Форма черепа, характерная для пигмеев (брахицефалия по Luschun, мезоцефалия по Reche, субдолицефалия по Poutriu), какова бы она ни была, часто встречается и у других рас. Широкий плоский нос и глубокая складка, идущая от угла носа к наружному краю рта, характерна вообще для кретинов. Морщинистость кожи встречается в единичных случаях у средиземноморских и североевропейских рас, а также у эпилептиков и идиотов как дегенеративный признак. Вообще выясняется, что у пигмеев мы видим накопление многих примитивных признаков, встречающихся у других рас лишь в единичных случаях. На этом основании можно считать пигмеев за одну из древних рас…»16
Именно с пигмеев и пытался начать опыты гибридизации профессор Иванов, вдохновленный красноречивой аргументацией «Этюдов оптимизма». В «Докладной записке в конференцию Академии Наук СССР» от 24 марта Иванов сообщал: «Кроме вышеуказанного предложения из D’Ivoire
[32]
жду доставки взрослых шимпанзе из Gabon’а, откуда мне должны прислать пигмеев. Согласно полученной мною телеграммы в Конакри они могут прийти в конце апреля или в начале мая»17.
В дождевых лесах Габона местные высокорослые мужчины из народности банту часто порабощали пигмеев. Великаны относились к ним как к своему стаду. Поедание этих маленьких жителей леса они не считали каннибализмом. Так же как и профессор Иванов, эти банту были уверены что принадлежат к высшей расе, о чем убедительно свидетельствовал их рост. С такими вот «скотоводами» и предлагали договориться Иванову охотники-дилеры, отправлявшие в частные коллекции Европы ценные трофеи и редких тропических животных.
Профессор рассчитывал на алчность людоедов, ведь он предлагал приличные деньги. Но каннибалы не спешили расставаться со своими деликатесами, и Иванов с горечью писал: «Заказанные в колонии Gabon шимпанзе и пигмеи доставлены не были»18.
В Кремле с болью узнавали о неудачах профессора. Они ставили под сомнение возможность омоложения, которая оправдывала любые затраты. Драгоценные яички шимпанзе необходимо было привезти в Москву, так же как и будущего детеныша-гибрида. И здесь роль сына профессора признавалась огромной. К здоровью этого юноши проявляли повышенный интерес вожди СССР. 16 мая 1927 года управляющий делами Совнаркома Горбунов телеграфировал Иванову в Конакри: «В августе ждем вашего благополучного приезда тчк Сожалеем о невозможности дальнейшей финансовой поддержки тчк Берегите здоровье своего сына тчк»19.
Но трудности только подхлестывали ученого. У него еще имелись переведенные в начале марта субсидии из СССР. Эти деньги он решил использовать на новое, жестокое сафари на Берегу Слоновой Кости.
4 июня профессор уже плыл на пароходе по маршруту Конакри — Гран-Бассан. На борту корабля он набросал небольшое послание на родину, проникнутое отчаянием и упрямством: «Являясь пионером в новой области исследований, имеющих колоссальный научный интерес, до сих пор еще недостаточно оцененный в научных кругах, я знал, что иду без попутного ветра и на пути встречу немало трудностей»20. В те самые минуты, когда он писал эти строки, он и его сын были инфицированы амебной дизентерией, подхваченной от шимпанзе. Профессор знал, что испытания, выпавшие на их долю, чрезмерны, и тем не менее в письме, адресованном высокому кремлевскому начальнику, настаивал на продлении африканской командировки.
«Лично для меня, — писал ученый, — это продление может оказаться роковым, так как с середины мая наступают тропические дожди, а с ними болезни и всякого рода простуды. Мое здоровье значительно расшатано здешним климатом и инфекцией, захваченной от обезьян. Однако я предпочитаю переболеть здесь еще раз и, может быть, и два, чем возвращаться ни с чем»21.
Но сообщения, полученные еще в Конакри от охотника-профессионала мсье Жаки, обнадеживали. Этот француз сообщал ему о поимке в окрестностях Синфры семерых шимпанзе. Двое из них были самцы. Иванов считал это настоящей удачей: теперь эксперименты с искусственным осеменением можно будет производить не со спермой покойных шимпанзе, а с активным, полноценным веществом.
Несмотря на энергию, переполнявшую ученого, позже он вспоминал об этом путешествии в экваториальные джунгли, как о самом тяжелом испытании в своей жизни. Еще бы — оно проходило в сезон дождей в местности, где свирепствовали желтая лихорадка и муха цеце, переносчик сонной болезни. Кругом болота и разлившиеся реки, через которые приходилось переправляться на хлипких паромах, грозивших сорваться с канатов. Путь от Абиджана до Синфры и обратно составлял 800 км. Пройти его нужно было без остановок и привалов даже ночью, чтобы успеть на пароход. Опоздание грозило тремя неделями в этом аду — до следующего рейса. За весь сезон дождей в порту Гран-Бассан швартовалось всего пять судов.
Трудная победа подорвала здоровье и привела к тяжелому переутомлению сердца. Сын профессора свалился от малярии. Но в тот момент для фанатика науки все ушло на второй план. Иванов с гордостью писал: «После того как в наш обезьянник было доставлено 5 новых самок шимпанзе, из которых одна была уже матерью и одна еще не совсем достигшая половой зрелости, опытный материал для нашей работы значительно увеличился. Вместе с двумя прежними мы имели уже 6 самок, на которых можно было ставить опыты»22.
Шесть самок и два самца — перспективы фантастические. Два самца, которые уже через несколько месяцев могут стать отцами невиданных гибридов, а затем принести себя в жертву двум членам ЦК, страдающим импотенцией, — разве это не удача?!
Едва очухавшись от гонки по джунглям и морской болезни, Иванов вновь берет в руки катетер и скрупулезно фиксирует все этапы эксперимента.
«18/VI — 27 г. У самки шимпанзе № 25 (Черная) уже имевшей детей на воле, замечено набухание наружных половых органов. Выделение крови проследить не удалось.
