19/VI. У № 25 набухание наружных половых органов.
20/VI — Картина та же.
21/VI — То же.
22/VI — То же.
23/VI — Набухание ясно выражено, но крови подметить не удалось.
24/VI — Набухание половых органов заметно уменьшилось, крови нет.
25/VI — Утром, около 8 часов, под видом лечения, обезьяна № 25 перенесена в клетку для усыпления. Усыпление ведется хлорэтилом. После того как кран баллона был открыт, обезьяна приблизительно через 2–3 минуты была уже неподвижна. Вытащили из клетки. Не дышит. Искусственное дыхание в течение 2 минут. Дыхание восстановилось. Спит. Негры, считавшие обезьяну уже мертвой, поражены. Впрыскивание спермы через эластичный катетер, как и 28/II (катетер для искусственного осеменения собак, овец), который вошел в вагину на 17 сантиметров. Впрыснуто 1–1½ куб. сантиметра спермы. Операция искусственного осеменения проводилась на земле, причем половина туловища обезьяны оставалась в клетке, а нижняя часть была наружу. При данных условиях провести впрыскивание в шейку матки было невозможно, так как надо было спешить, ибо обезьяна начала просыпаться. Кроме того, при введении зеркала в вагину, наложении нулевых щипцов на шейку матки нельзя было скрыть от негров характера опытов. Сперма свежесобранная. Сперматозоиды с очень высокой степенью поступательной подвижности (курсив мой — О.Ш .).
Исследование спермы спустя 8 часов 35 минут после впрыскивания показало энергично поступательную подвижность у большинства сперматозоидов.
Исследование через 14 часов обнаружило энергично поступательную подвижность у очень многих сперматозоидов»23.
И снова трудности и жалобы. В июне, в отличие от февральского эксперимента, где главным орудием было насилие, профессор заблаговременно применил наркоз хлорэтилом. Но его усердие было чрезмерным: он явно перестарался с токсичным веществом, что привело к спазмам и клинической смерти обезьяны. Конечно, ее удалось реанимировать, но процесс оплодотворения вновь прошел неудачно. К тому же подозрительность вполне цивилизованных гвинейцев относительно цели его опыта создала множества неудобств в моральном, конечно, смысле, а их профессор не выносил и презирал.
Но что еще более бесило ученого, так это то, что в то самое время, когда он рисковал своей жизнью и жизнью своего сына в экваториальных лесах Африки, когда он жертвовал своими моральными ценностями во имя великого доказательства обезьяньей сущности человека, в Москве именитые коллеги пытались его поучать и одергивать.
Оказалось, что еще 27 мая 1927 года специальная комиссия Академии наук в составе профессора А.А. Бялыницкого-Бируля, профессора С.И. Руденко и академика П.И. Сушкина рассмотрела его отчет и пришла к печальному для Иванова заключению.
«1) Комиссия высказывается за просимое проф. И.И. Ивановым продление командировки до 1 августа с.г. без новых на то ассигнований.
2) По вопросу о скрещиваниях. Комиссия решительно высказывается против планов проф. Иванова проводить искусственное обсеменение туземок помимо их согласия, притом пользуясь женщинами, приходящими за врачебной помощью. Даже оставляя в стороне то чувство, которое вызовет в отдельной женщине неожиданная беременность от шимпанзе, оставляя в стороне вероятное тяжелое положение жертвы такого эксперимента среди окружающих ее, Комиссия считает своей обязанностью обратить внимание на крайнюю опасность экспериментов, поставленных таким образом, т. е. путем, близким к обману, — в смысле культуры, культурных воздействий на примитивные народности и отношения последних к исследователям. Со стороны примитивного населения обращение за помощью не к своему знахарю, а к “белому” врачу является, конечно, важнейшим актом доверия. Если результатом такого доверия явится подобный эксперимент, то, несомненно, последствием явится усиление авторитета знахарей, крушение уже достигнутого доверия и распространение недоверия на всех исследователей, положение которых станет, безусловно, опасным»24.
Еще одну опасность члены комиссии видели в разнице величины плода и таза матери. «Особенно внушают опасение в этом отношении — считали они, — предполагаемые опыты обсеменения пигмеев благодаря малому росту последних. Здесь нельзя опираться и на согласие ввиду глубокого невежества, отсутствия представления о возможной опасности и соблазна платою; при таких условиях согласие почти равносильно исторгнутому обманом»25.
Однако в этом случае гипотетическая правда, была, скорее, на стороне Иванова. Тазовые кости женщины значительно шире, чем у самки шимпанзе, а следовательно, и безопасное рождение плода в этом случае более вероятно. Недаром еще в Европе он так скрупулезно консультировался с немецкими, французскими и английскими эмбриологами. И вот теперь люди, имеющие об этом лишь умозрительное представление, принялись его учить, советовать и запрещать. Иванов защищался яростно. Он отправил в Комиссию по содействию работам Академии наук СССР возмущенное письмо.
«Не так давно я получил из Африки через Парижский Пастеровский институт копию заключения комиссии, рассмотревшей по поручению Президиума Академии наук 27/V с. г. мой предварительный отчет по командировке, копия эта была направлена мне для сведения т. е. П. Вороновым. Ознакомившись с содержанием этого документа, считаю своим долгом дать следующие заявления.
По поводу второго пункта заключения комиссии, категорически высказавшейся против предполагавшейся одно время постановки опытов на туземных женщинах в больницах, считаю достаточным сказать, что эти опыты имелось в виду поставить с соблюдением ряда предосторожностей, о которых нет нужды распространяться, так как опыты эти проведены не были и притом независимо от вынесенного комиссией решения»26.
Впрочем, он мог и не писать эти глупые письма в Москву. Не оправдываться перед научными генералами, пожурившими его за никому не известных негритянок низших рас и отсталых пигмеев. Он ведь мог даже просто наврать, мол, думал, да передумал или ничего не видел и ничего не знаю, и тоже ничего страшного не случилось бы. Что они, в конце концов, в Гвинею, что ли, поедут проверять? Ведь он же ищет средство Макропулоса для кремлевских трудоголиков! Их же в любой момент может «срубить» склероз изнашивания. Стоит только омолодить одного аппаратчика из ЦК, как вся эта бригада совестливых академиков прикусит язык. Он мог вообще не оправдываться. Его давно уже оправдал гениальный Илья Ильич Мечников:
«Еще гораздо сложнее вопрос об опытах над человеком. Как прежде приходилось прятаться для вскрытия человеческого трупа, так и теперь надо прибегать к разным ухищрениям при малейшем опыте на человеке. Те самые люди, которые нисколько не возмущаются бесчисленными несчастными случаями, производимыми автомобилями и другими способами передвижения, или охотой, громко восстают против попыток испробовать на человеке действительность какого-нибудь нового лечебного средства»27.
4
Конакри располагался на острове и был соединен с материком широкой восьмикилометровой дамбой. По улицам городка сновали пуссы — небольшие двухколесные экипажи, в которые впрягались гвинейцы. У Конакри всегда был праздничный вид. Разноцветные домики с верандами наводили на мысль о вечном карнавале, изо дня в день лениво тормошащим жизнь тропиков. Таким карнавалом был африканский рынок — небольшой, но шумный четырехугольник с пальмами по краям и крытой ротондой в центре. Однажды в этот безмятежный мирок занесло русского эмигранта месье Ткачева. Он покинул Россию 6 лет назад, спасаясь от ужасов гражданской войны. После многих передряг эмигрант оказался в Конакри в должности корреспондента «Русского времени» — газеты, выходившей в Париже. Работа Ткачева была не слишком хлопотная. Какие уж новости в такой глуши, как Гвинея? Вот репортер и стал захаживать в местный ресторанчик и налегать на аперитив. Здесь собиралась мало-мальски интересная публика. Она-то и посоветовала журналисту обратить внимание на базар, где всегда есть какие-то новости.
